Ларс Кеплер - Призраки не лгут

И тут от жара взорвался бензобак. Йона успел услышать странный треск, после чего у него лопнули барабанные перепонки. Как во сне, он почувствовал, что из носа и из ушей льется кровь, упал навзничь, упал с пустыми руками, почувствовал затылком удар — словно издалека что-то надавило на голову. В раскаленном мозгу что-то взвыло. Перед тем как зрение отключилось, комиссар успел увидеть, как медленно кружатся, опускаясь, огненные чешуйки листьев.

…Йона засмотрелся в иллюминатор и не услышал сообщения о том, что самолет начинает посадку в международном порту Хельсинки.

Двенадцать лет назад он отрезал палец дьяволу, и в наказание его осудили на одиночество. Он дорого заплатил, но все эти годы знал, что с него еще спросится, что наказание слишком мягко, что дьявол просто выжидает, кого еще можно отнять у него. Просто ждет, когда Йона вообразит, что он, дьявол, все забыл и простил.

Йона скорчился, пытаясь восстановить дыхание. Мужчина в соседнем кресле с беспокойством взглянул на него.

По лбу Йоны лился пот.

Это была не мигрень — это было нечто другое, за этим угадывалась непроглядная тьма.

Он остановил серийного убийцу Юрека Вальтера. Ничто не забыто, ничто не сдано в архив.

У него не было выбора, но цена оказалась слишком, непомерно высока.

Непомерно высока.

Руки покрылись гусиной кожей; Йона вцепился в волосы, ногами уперся в пол.

Он собирается разыскать Сумму и Люми. Собирается совершить непростительное. Пока Вальтер думает, что они погибли, — они в безопасности. Как знать, не приведет ли он, Йона, серийного убийцу к своей семье?

Телефон Йона оставил в Стокгольме. Паспорт был фальшивым, а расплачивался он только наличными. Комиссар вылез из такси и прошел два квартала пешком. Наконец он остановился перед дверью дома и попытался рассмотреть что-нибудь в темных окнах.

Комиссар немного подождал, потом ушел подальше в кафе, отдал десять евро за одолженный телефон и позвонил Саге Бауэр.

— Мне нужна помощь, — почти шепотом сказал он.

— Ты знаешь, что тебя все ищут? Тут черт знает что творится…

— Мне надо кое в чем помочь.

— Так? — Голос Саги сразу стал спокойным и сосредоточенным.

— Когда отправишь мне сообщение, обязательно уничтожь всю историю поиска.

— Ладно. — Сага ответила тихо, не раздумывая.

Йона проглотил комок, посмотрел на записку, которую дала ему Роза Бергман, и попросил Сагу проверить, жива ли женщина по имени Лаура Сандин, проживающая в Хельсинки по адресу Лиисанкату, шестнадцать.

— Я могу тебе перезвонить? — спросила Сага.

— Лучше не надо. Ищи, а я подожду на телефоне.

Минуты, которые потянулись следом, были самыми долгими в жизни комиссара. Он рассматривал блестящую пыль на стойке, кофе-машину, следы на деревянном полу, оставленные ножками отодвигаемых стульев.

— Ты здесь? — сказала наконец Сага.

— Здесь, — прошептал он.

— У Лауры Сандин два года назад обнаружили рак печени…

— Дальше, — попросил Йона, чувствуя, что пот льется уже по спине.

— Ну, в прошлом году ее прооперировали. И она… ну…

Сага что-то неразборчиво прошептала.

— Что там? — спросил Йона.

Сага откашлялась и сказала хриплым от напряжения голосом — словно только теперь поняла, что речь идет о чем-то чрезвычайно важном:

— Ее прооперировали еще раз, совсем недавно — на прошлой неделе…

— Она жива?

— Как будто да… Она еще в больнице, — осторожно сказала Сага.

Когда Йона шел по коридору отделения, где лежала Сумма, время как будто замедлилось. Отдаленные звуки — телевизор, разговоры — становились все медленнее и медленнее.

Комиссар тихо открыл дверь палаты и вошел.

Очень худая женщина лежала, отвернувшись к стене.

Окно было занавешено легкой хлопчатобумажной занавеской. Тонкие руки женщины покоились на одеяле. Темные, пропитанные потом тусклые волосы.

Комиссар не знал, спит женщина или нет, но ему нужно было увидеть ее лицо. Он подошел ближе. В палате стояла полная тишина.

Та, которая в другой жизни была Суммой Линной, очень устала. Ее дочь просидела возле нее всю ночь напролет; сейчас девочка спала в комнате для родственников.

Глядя на пробивающийся через занавеску тусклый дневной свет, Сумма думала, что человек беспомощен и одинок. У нее остались кое-какие хорошие воспоминания, в которых она спасалась, когда ей было одиноко и страшно. Когда перед операцией ей дали наркоз, она вызвала в памяти именно эти моменты.