Франк Тилье: Адский поезд для Красного Ангела

Он подошел к Сюзанне, ввел препарат и подтащил ее к импровизированному операционному столу:

— Ну вот… Просто чтобы ты вела себя поспокойнее, Сюзанна…

Он обернулся ко мне:

— Твоя жена теперь всего лишь призрак того, кем она была прежде. Она мертва, Франк. Разве ты не понимаешь? Взгляни на нее! Посмотри ей в глаза!

С нижней челюсти Сюзанны стекала пенистая слюна и сползала по подбородку. Она была далеко, где-то на другой планете. И все же на какое-то мгновение мы с ней вновь обрели друг друга. Ненадолго… Так ненадолго…

Как и в предыдущий раз, но не так сильно, мои члены отяжелели и все мое тело словно бы застыло в бетоне. Пальцы отделились от кистей, кисти от запястий, запястья от рук, а руки от тела. Я превратился в ледяную глыбу.

Серпетти распластал Сюзанну на столе. Она подчинилась без единого стона. Ее зрачки расширились так, что белки исчезли за ними, рот был открыт, словно она собиралась обратить свою беззвучную мольбу к небу…

Я пробормотал:

— Сюзанна… Сюзанна… Я люблю тебя…

И когда Серпетти нагнулся, чтобы подобрать свернутые на полу кольцом веревки, она дернулась, выгнулась дугой, словно ее пронзил электрический ток чудовищной силы, и со страшным воплем воткнула ему в шею скальпель, вложив в свое движение всю силу ненависти, созревавшей в ней долгие месяцы. Войдя в трахею справа, лезвие вышло с другой стороны. Кольт упал и оказался у моих ног.

Серпетти открыл рот, издал сдавленный крик и поднес обе руки к горлу, откуда бил небольшой фонтан крови. Он рухнул на колени и, движимый яростью, жаждой убивать еще и еще, вытянулся, не сводя глаз с оружия. Язык, зубы, десны окрасились кровью с примесью звериной злобы, идущей прямо из его кишок. Сейчас он схватит револьвер! Схватит и, прежде чем умереть, выстрелит! Сюзанна лежала на полу, тоже обездвиженная приливом кетамина в сосуды. Серпетти зашевелился, пополз, в кровь обдирая ногти о каменный пол, и вытянулся в последнем усилии. Рука его замерла в нескольких сантиметрах от оружия. Еще мгновение его глаза были открыты, и мои губы успели прошептать:

— Ты… проиграл… Мой ребенок… родится… а ты… будешь гнить… в аду…

Вместе с кровавым пузырем он выпустил свои последние десять процентов воздуха, мертвый взгляд полыхал нечеловеческой ненавистью…

Когда его черная душа отлетела, волосы Сюзанны распушились, будто наэлектризовались сами по себе… И тогда я понял, что Элизабет Вильямс и Дуду Камелиа витают в эфире где-то тут, поблизости…

Для мая чересчур жарко. По радио говорят, ветер из Сахары. Дочка неуверенной походкой, покачиваясь, семенит передо мной, и ее ручки утопают в песке, когда она падает, наступив на разрушенный приливом замок. От взрывов ее смеха взлетает стая чаек, пасшихся в тепловатой воде под весенним солнцем. И в своем великолепном воздушном балете птицы поют и танцуют над нашими головами.

Сюзанна идет рядом со мной.

Она вглядывается в голубые глаза моря, равнодушная ко всему, что происходит вокруг, будто у нее в голове кто-то выстроил стену, закрывшую от нее все прекрасное в жизни. В ее воображении все еще живы образы прошлых ран, и я думаю, они останутся с нами до конца наших дней.

Прежде чем отправиться на север, к морю, я дал ей капсулы с лекарством и сироп. Врачи утверждают, что другого средства заставить умолкнуть протяжные жалобы, звучащие в ее сознании днем и ночью, не существует. Лекарства уносят ее вдаль от нас с дочкой, но я знаю, что, когда девочка забирается к ней на колени, Сюзанне хорошо, где-то внутри ее разливается тепло. Порой я замечаю, как она улыбается нашей малышке, и тогда я чувствую, что не все потеряно, что однажды я вновь обрету мою прежнюю Сюзанну.

Я бросил все. Париж, свою работу, близких друзей, всю эту сумасшедшую жизнь. Мы втроем живем на берегу моря, в холодной измороси севера Франции. Вдали от территории крови. Я восстановил старый семейный бизнес: продаю игрушки в пятидесяти метрах от дома. Пенсия Сюзанны по инвалидности позволяет нам оплачивать живущую в доме медсестру и няню для ребенка. Что касается Куколки, моего волшебного паровозика, его я не решился забрать с собой. Теперь он стал частью мертвых вещей, прошлого, о котором слишком мучительно вспоминать.

Я всегда рядом с моими любимыми девочками. При первой возможности я мчусь к ним, одной рукой кладу голову жены себе на колени, а другой глажу дочку по волосам. Я больше не комиссар Уголовной полиции. Я стал обычным человеком, как все…