Франк Тилье - Адский поезд для Красного Ангела

Я продолжал ориентироваться на узкую дорожку, петляющую среди болот, опасаясь, что она может вдруг внезапно закончиться или зыбучие пески затянут меня на дно. Я цеплялся за согнувшиеся под тяжестью влаги ветки, перепрыгивал через корни, гигантскими анакондами уходящие вглубь с поверхности.

Обходя ствол с прогнившей корой, я наконец разглядел какую-то хижину, взобравшуюся на поросший деревьями и тростниками островок посреди буро-зеленой болотной воды. К берегу была причалена лодка, а из щелей ставен пробивался тревожный свет. Пригнувшись, я подобрался к воде и в отчаянии стал озираться в поисках какого-нибудь судна или другого способа, позволившего бы мне пересечь пятьдесят метров супа из кувшинок, отделяющих меня от островка.

Сняв куртку и ботинки, я скользнул в воду и, стиснув зубы, двинулся вдоль берега. Вода поднялась мне до щиколоток, потом до бедер и добралась до живота. Гниющая болотная ряска облепила тело. Вода была ледяная. Градусов семь-восемь, не больше. Если я не хотел пойти ко дну от переохлаждения, в моих интересах было двигаться как можно быстрее. Я поднял над головой руки с оружием. Неожиданно какая-то волна захлестнула меня, и я провалился в илистую яму. Пытаясь вздохнуть, рефлексивно глотнул вонючей жижи и выскочил на поверхность с ноздрями и ртом, забитыми мелкими болотными растениями. От неожиданности я выронил оружие; тщетно пытаясь нащупать его пальцами ног, я нырял под воду, но захватывал со дна только вязкую разлагающуюся субстанцию.

Я поплыл. Словно стараясь удержать, стебли кувшинок цеплялись за руки и ноги. Холод постепенно вступал в свои права. У меня одеревенели губы, ступни, мышцы рук, грудь. Пальцы на руках и ногах покалывало, казалось, вот-вот они разобьются, как льдинки. Раненое плечо ныло от боли, будто в него попала вторая пуля…

Наконец, обессилевший, окоченевший и безоружный, я выбрался на берег. Мокрая одежда обвисла под тяжестью налипшего на нее ила и мелкой растительности. Небо с поразительной скоростью заволакивала тьма, над болотом разносилось бульканье жаб. На земле валялись большие палки. Я вооружился одной из них, выбрав покрепче, но достаточно легкую, чтобы иметь возможность свободно манипулировать ею. Корни и гнилые ветки впивались в ступни. Какой-то острый сучок воткнулся прямо в палец ноги. Я едва сдержал крик, уселся и, стиснув зубы, вытащил занозу. Мои затвердевшие от холода мышцы постепенно стали приобретать относительную эластичность. Наконец я подобрался к хижине. Болото сменила высокая трава и, слава богу, сделала мое продвижение менее заметным…

Ставни закрыты. Я обошел вокруг шале, прижал ухо к стене и замер. До меня долетело воркование радиоприемника, но никакого другого звука я не расслышал. Я попробовал заглянуть внутрь, но мешали планки ставен, стоящие под углом. С наступлением сумерек поднялся холодный пронизывающий ветер, от которого буквально сводило руки и ноги.

Я задумался о том, как проникнуть в дом. Заглянув в замочную скважину, я ничего не увидел: в ней торчал ключ. Я с осторожностью взялся за ручку, нажал на нее — и, к моему крайнему удивлению, дверь открылась без малейшего сопротивления. Я прыгнул в волчью пасть, потрясая над головой палкой…

И увидел свою жену с повязкой на глазах, крест-накрест привязанную к столу, с открытой в оскорбительной наготе грудью. Внутри ее круглого живота я угадал присутствие крошечного существа и не мог сдержать хлынувшего у меня из глаз горестного потока слез. Внутренний импульс, непредвиденный прилив самых чистых чувств парализовал меня, я закачался и рухнул на пол. С трудом поднявшись, я снова упал, когда лицо Сюзанны вдруг обратилось в мою сторону. Слова отчаяния застряли у меня в горле, и на мгновение, показавшееся мне вечностью, я потерял способность дышать.

Я думал лишь о том, чтобы снять с ее глаз повязку, сжать ее в объятиях, целовать, окутать ее своей любовью, гладить ее волосы, живот, пусть всего несколько секунд. Но остатки моих фараонских импульсов потребовали от меня прежде всего осмотреть кухню и ванную. Никаких следов Серпетти. Не раздумывая, я бросился к двери и запер ее на ключ. Я приблизился к своей любимой, к своему будущему ребенку, которого любил уже больше всего на свете, и, даже не прикасаясь к ним, ощутил, как от их тепла согревается моя душа.

Сюзанна молчала. Ее руки побелели от стягивающих запястья веревок. Верхняя часть тела, со следами высохшего пота, испещренная глубокими бороздами и более или менее заметными пятнами, вопияла о ее страданиях. Снова разразившись слезами, я склонился над ней. Мои пальцы, руки, ноги, все мое тело сотрясалось от холода, страха, вселенской скорби. Я уцепился за край стола и, собрав все свои силы, превозмогая собственную боль, сорвал с нее путы. Пусть это движение, это мгновение останется в моей памяти до самой смерти…