Мартин Смит - Залив Гавана

— Кто следит?

Она коснулась подбородка, будто опасаясь, что у нее может отрасти борода, если она выдаст такую деликатную подробность.

— Он следит. Он следит за всем и вся.

— В тот день, когда вы его видели, он ничего не говорил о своих планах?

— Нет, он не такой хвастун, как Джордж, у того всегда целая куча дел и планов. Зато Сергей привез вас.

— Он не посылал за мной. Я приехал сам, — Аркадий попытался вернуть беседу в прежнее русло. — Вы когда-нибудь видели Приблуду с сержантом Луной из министерства внутренних дел?

— Я знаю, о ком вы говорите. Но нет, не видела, — Исабель одарила его очаровательной улыбкой. — Вы смело обошлись с ним ночью, я там была.

— Довольно слабый отпор, — он прекрасно помнил о том, что в этом столкновении его спасло появление детектива Осорио.

— Прошу вас, помогите мне, — она накрыла его руку своей прохладной рукой и продолжила, будто они уже договорились: — Когда придет письмо из Москвы, мне тут же потребуется приглашение в Россию. Ну и вам нужно будет договориться с каким-нибудь культурным центром или танцевальной труппой — неважно, чтобы они сделали мне это приглашение. Вы знаете, где сейчас танцуют кубинские балерины? Нью-Йорк, Париж, Лондон. Если я отсюда вырвусь, то необязательно, чтобы я сразу начала танцевать в Большом.

За спиной Исабель Аркадий увидел Джорджа Вашингтона Уоллса, который, заметив их, споткнулся и чуть не упал, но тут же выровнял шаг и с достоинством вошел во двор. Лицо Джорджа на мгновение побледнело, он замедлил стремительный шаг, сменив его на неспешную кубинскую походку, и принял небрежный вид хорошо известного актера в толпе поклонников. На нем были синие джинсы и ослепительно белый пуловер, подчеркивающий рельефные бицепсы. «Ему что-то около пятидесяти, — подумал Аркадий, — но он запросто может сыграть в кино роль молодого мужчины, почему нет?» Пересекая двор, он потрепал кого-то за плечо, кому-то улыбнулся. Единственным человеком, равнодушным к его обаянию, была Исабель, более того, она демонстративно отпрянула от его приветственного поцелуя. Джордж присел и сказал, обращаясь к Аркадию:

— О, кажется я в немилости. Аркадий, вы, похоже, произвели впечатление своим появлением в этом городе.

— Comemierda, [20] Comemierda (исп.) — мудак, говнюк. — сказала она, нагнувшись над столом, затем с силой потушила сигарету и направилась в репетиционную.

— Хотите, чтобы я перевел? — спросил Уоллс Аркадия.

— Нет.

— Как хотите. Она настолько же упряма, насколько очаровательна, а она действительно очаровательна, — Уоллс уселся поудобнее и всем своим видом дал понять Аркадию, что он весь внимание. — Интересуетесь балетом? Я отдаю должное здешнему искусству, хотя, по правде говоря, боевое искусство привлекает меня значительно больше. Часто хожу на соревнования по борьбе. А вы?

— Не слишком.

— Но иногда, — Уоллс посмотрел на пластырь. — Так что же все-таки с вами случилось?

— Думаю, это был бейсбол.

— Серьезная игра. Кстати, хотел поблагодарить вас за то, что вы остановили Луну прошлой ночью.

— Мне кажется, вы помогли.

— Нет, это сделали вы и были абсолютно правы. Сержант явно потерял голову. Такое случается на Кубе. А вы знаете, кто я?

— Джордж Вашингтон Уоллс.

— Да, имя говорит само за себя. И вот теперь я здесь, как мальчишка слежу за каждым, с кем разговаривает Исабель. Должен признаться, вы удивили меня. Прошлой ночью я повел себя не лучшим образом. Моя проблема в том, что я старший представитель радикалов в бегах на Кубе, но становлюсь ребенком, когда дело касается Исабель.

— Ничего, — Аркадий решил поменять тему разговора: — Ну и каково это — «быть в бегах»?

— Нормально. В Восточной Германии, когда она была демократической республикой, светловолосые Хильды и Ильзы с удовольствием выстраивались под знамена черного командира. Я считал себя Богом. А тут я пытаюсь выжать хоть одну улыбку из Исабель.

— Вы ведь здесь уже давно.

— Я здесь уже целую вечность. Понятия не имею, что втемяшилось мне в голову. По правде говоря, я постоянно говорю не то, что думаю. Я сказал: — Я не буду воевать, я не позволю вам помыкать моими черными братьями на юге, я угоняю этот чертов самолет. А на самом деле я думал: «Боже правый, я этого не хотел, пожалуйста, больше не наказывай меня». Честно говоря, я не предполагал, что они сядут в Гаване. Я смотрел на них, вытаращив глаза, и размахивал большим ковбойским ружьем в кабине самолета, они, наверное, подумали, что я чертовски опасный псих. Когда я вышел из самолета, одна из стюардесс дала мне маленький американский флаг. О чем она думала, эта кукла? Понятия не имею, но я его сжег. Фотографии были везде. Руководство ФБР лезло на стену. Они сделали меня самым опасным преступником и героем для половины мира. Вот кем я был последние двадцать пять лет — героем, или тем, кого они хотели во мне видеть. Они были уверены, что я закаленный революционер, и посылали меня в лагеря к палестинцам, ирландцам, красным кхмерам — самым страшным людям на земле; оказалось, что я обычный трепач из Афин, штат Джорджия, который с легкостью мог цитировать Мао, немного играть в мяч и, возможно, получил бы стипендию Родса в Оксфорде, если бы не оказался в Гаване. Эти ребята не шутили, они были страшными, очень страшными. Увидишь таких во сне, не проснешься. Представляете, о чем я?