Вячеслав Энсон - Эра беззакония

– Шутите, товарищ генерал, – не поверил Калмычков. – Министр меня не знает.

– Конечно. В глаза тебя не видел. Помощники подсказали. Герои для статистики нужны, – высказал свое предположение Бершадский.

– Разве что – для статистики.

– Короче, тринадцатого – как штык. Устроим междусобойчик.

– Есть, товаришь генерал! – ответил Калмычков и вышел.

По дороге в свой кабинет заглянул к вологодцам.

– А, пропащая душа! – обрадовался ему Пустельгин. – Давненько тебя не видели.

– Зато слышали хорошо! – добавил Лиходед. – Грудь его в медалях, что-то – в якорях.

– И я рад вас видеть! – парировал Калмычков. – Травите кофеином.

Сели вокруг кофейничка. И коньячок у «вологодских» нашелся. Порасспрашивал их о жизни, о делах. Ввели в курс. Бершадский уже нацелил верных кадров на новую тему.

– Грешным делом и нам перепадет, – помечтал Лиходед.

– Надеюсь. Стимул должен присутствовать, – согласился Калмычков.

Вологодцы поинтересовались судьбой дела о самоубийстве.

– Закрыто давно. Не знали? – удивился Калмычков.

– Это знаем. Кого искали, нашли? – спросил Пустельгин.

– Как сказать… В общем, все умерли, – ответил Калмычков.

– Убойно закрылись… – Пустельгин покачал головой.

– Так получилось. Сгорели в машине. Бандитские разборки, – озвучил официальную версию Калмычков.

– В сухом остатке знаешь что? – спросил Пустельгин. – Ванюха отслеживает статистику для проверки теории.

– Какой теории? – не сразу вспомнил Калмычков.

– Лавинообразного распространения феномена телевизионного психозомбирования населения, – гордо произнес Лиходед. – В Академию заявку подал. Кандидатскую хочу слепить на этом материале.

– Опоздал. Рамикович мне говорила, что их люди эту тему доят.

– Ничего, всем хватит, – не расстроился Лиходед. – У нас материала больше. Статистика! На вчерашний день число самоубийств по нашей схеме… Угадай, сколько? Одна тысяча восемьсот двадцать три человека. Динамика, правда, убывающая. С декабря центральные каналы эту тему закрыли. Только региональные передают как эстафету. В некоторые области уже по третьему разу волна завернула.

– Тысяча восемьсот… – ошарашенно повторил Калмычков. – И что?

– А ничего! – зло ответил Пустельгин. – Всем до фени! Кроме Ваньки эта тема никого не волнует.

– От одного репортажика столько народу положили… – Калмычков недоумевал. – Кто считал, сколько других за пятнадцать лет крутили? Сколько еще прокрутят?..

– Я запретил детям к телевизору подходить, – сказал Лиходед. – Закодировал на включение.

– У друзей насмотрятся… – махнул рукой Пустельгин. – От этой заразы не спрячешься.

– Не по себе от вашей информации. Пойду, наверно… – сказал Калмычков, вставая. – Спасибо за кофеек.

Он шел по коридору, а в голове отдавалось чугунным звоном: «Тысяча… восемьсот… двадцать… три… человека… Убойно закрылись».

13 января, пятница

Снежным вечером, тринадцатого января, Калмычков ехал по «Новой Риге» на дачу генерала Бершадского. Генерал лично продублировал приглашение по телефону. Долго объяснял, на каком указателе сворачивать, что сказать охране поселка.

Калмычков ситуацию понимает. «Генерал хочет подкрепить служебные отношения личными. Правильно. Задачи впереди скользкие. Нужны довереные люди. Меньше вероятность прокола».

Споткнулся о знакомое слово. «Прокол!..»

Мурашки пробежали по спине. Как тогда – в октябре. Под стук дождя. Он вспомнил вспышку в мозгу. Вспомнил предчувствие грядущей беды. Он ничего не забыл. Всего три месяца прошло… Что имел – потерял. А найденное не хочет признавать своим. Может, не того желал? Того: карьеры, власти, денег. Москву, правда, за него генерал Арапов домечтал.

«Мечты исполнены! Чудак… Входи в хрустальный дом овеществленной грезы!» Судьба угодливо ест глазами Хозяина. Приказ исполнила и доложила. А он не рад…

Всего достиг. Все получил. Счастливей – стал?

Куда там… Жизнь, похожая на кино. С эффектом присутствия. В Питере – жил, а в Москве – только смотрит. Мысли все там, с Валентиной. Она подала на развод, не отвечает на звонки. И Ксюня – незаживающая рана. Боль, которая не отпускает ни на минуту. Притупилась, спряталась, вместе с этим долбаным «чувством прокола», но всегда с ним. Ночью и днем.

Что же выиграл он в поединке с судьбой? Кто-то скажет, что много. А он вспоминает араповские слова: «За всё приходится платить…» Не слишком ли? Что-то цены стали неадекватными.