Вячеслав Энсон - Эра беззакония

Генерал лежал в палате интенсивной терапии, утыканный капельницами, трубочками и проводами датчиков. У изголовья попискивал монитор. Шевелить мог только головой.

Увидел Калмычкова, бледное лицо исказила попытка улыбнуться.

– Считай, что я вскочил и кинулся с объятьями, – еле слышно пошутил Арапов.

– Еще как вскочите и побежите, Серафим Петрович! Какие ваши годы.

– Да, да, побегу… Побегу, Коленька! Я не сдаюсь! – бодрился генерал. Видел бы он свои глаза. Тоска измотанной, загнанной лошади. «Скорее бы все кончилось…» – застыло на дне этих глаз.

Калмычков присел на стульчик рядом с изголовьем.

– Как же вы не побереглись, Серафим Петрович? – он знал, что больных нельзя расстраивать, но не смог удержаться от вопросов.

– Сам не пойму… – ответил генерал. – Готовился, знал, что цапнут. Сомневался, с какой стороны. Думал, шухер наш припомнят, – генерал перевел дыхание. – В гибели майора ФСБ обвинили. И в срыве их операции… Я ж говорил, Контора в долгу не останется! Чью-то голову потребует. Наши решили рыбку съесть и свой интерес соблюсти. Конторе лизнули, и от меня избавились.

– Поправитесь и вернетесь, Серафим Петрович… – успокоил генерала Калмычков.

– Нет, Коля, мне хана! А вот ты поостерегись. Ты теперь вся наша надежда… Я с тебя вопросы снял – по Щербаку и майору. Моя, мол, оплошность. Надеюсь, щербаковские хозяева успокоятся. Жаль, самоубийцу не сберегли. Можно было бы считать операцию успешной.

Что-то удержало Калмычкова от соблазна порадовать генерала предположением о невредимости самоубийцы. Обрублены концы – значит, обрублены. Пусть никто о нем больше не знает и не достает беднягу. Да и жив ли он? Может, замерз в ту же ночь в соседнем сарае.

– Ну и Бог с ним, – согласился генерал с калмычковскими мыслями. – Одно дело до ума не довел – тебя. В Москву пристроил, теперь там двигать надо. Для них ты чужой. Как детдомовский ребенок. Оденут-обуют, а любить все равно своих больше будут. Рано я выпадаю. Годик-другой, и взлетел бы!.. – Генерал перевел дух. – Держись Бершадского. Пусть думают, что ты по их линии выдвиженец. Кому надо, правду знают.

– Хорошо, Серафим Петрович. Не беспокойтесь. Я обуркаюсь… – сказал Калмычков.

– Главное, не забывай: кто тебя и зачем, продвинул. Переметнешься, на том свете руки не подам.

– Товарищ генерал! – обиделся Калмычков. – И вы подыметесь, и я послужу. Еще бы понять, какая разница между «нашими» и «не нашими». Честно говоря, не различаю.

– Нет ее… – ответил генерал. – Поэтому и не различаешь.

Сказал и замолчал. Отвернулся к стене. Пару минут о чем-то думал, потом виновато улыбнулся:

– Нашел ты время – вопросы задавать…

– Забудьте, Серафим Петрович! Смудачил… – замахал руками Калмычков.

– Нет, Коля. Все должно быть понятно. Без дураков. Месяц назад я сам думал, что понимаю: «наши» – за Россию, «не наши» – против. Помнишь, спрашивал, где помирать собираешься?.. – Генерал разволновался, задышал прерывисто. Калмычков хотел остановить его: «Бог с ними, Серафим Петрович…», но генерал уперся. – Это важно! Отдышусь чуток. Знал, что ты спросишь. Хотел разобраться. Не получилось. Запутался, когда начал считать. Слишком много «не наших» набрал.

– Время такое, Серафим Петрович. Все под себя гребут. И «наши» и «ваши»… – сказал Калмычков. – Давайте я вам апельсинчик почищу. Или по глоточку? Я принес.

– Нельзя мне по-глоточку… – ответил генерал.

– А волноваться – можно?

– Не перебивай. Тяжко мне… Слишком много их, которым «насрать». На страну, на людей, на будущее!.. Как слепые!.. Снова пилят сук, на котором сидят. И мы на этом суку, Николай.

– Мы же не пилим, – сказал Калмычков.

– Пилим, еще как пилим… Дай мне таблеточку… Ага… И стаканчик, – генерал выпил таблетку. Калмычков утер полотенцем его губы и подбородок.

– Мы кого привыкли в пакостях винить? – продолжил генерал. – «Запад»! Те еще друзья!.. Они, конечно, рулят в развале. Но исполнители – наши, «россияне»! Смекнули, что совесть не в цене, и решили, убогие, поменять ее на деньги. Вперед, обогащайся, как можешь! На местах, в городах, поселках… Мэры-чмэры, чиновники… Гаишники, бандюки, налоговики, таможенники, ЖЭУ, РЭУ… Вани, Тани, Мани… На каждой вшивой должности подгрызают мелкими зубками общий сук! Пожарники взятки берут… Учителя!.. Врачи!.. Деньги – превыше всего. Сирот обирают, стариков. Хапнули – и счастливы!.. Правда им не нужна, и совесть – мешает. А закон без совести, точно – дышло. Орудие преступления. Дожили! Девяносто процентов населения – преступники. Бери и сажай по действующему законодательству. Только брать некому – милиция на заработках. Она из тех же процентов… Как там Егоров говорил?.. Эра беззакония! Девяносто процентов – это народ, Коля… Весело?