Лора Касишке - Вся жизнь перед глазами

Матери по утрам уходили на работу — девочки даже не слышали, как хлопают за ними двери. Сами они спали до полудня, потом вставали, садились с полными мисками хлопьев перед телевизором и смотрели ток-шоу, попивая сладковатое после хрустящих колечек «Черио», «Фрут Лупс» или попкорна молоко.

В самый щекотливый момент передачи, когда разговор заходил о сексе, они перезванивались.

— Видела только что?

— Ты что, веришь, что это правда?

Они договаривались о встрече. В центре городка — в кофейне, книжном магазинчике или том самом бутике, где им недавно прокололи уши.

Они были бы не прочь проехаться до мега-маркета, но добираться туда надо автобусом.

Центр намного ближе. Можно пешком дойти.

Летом большая часть их одноклассников разъезжались кто куда. Никто не рвался оставаться в городе, где сырой ветер гонял по мостовым пыль и мелкий мусор, на бордюрах пристраивались бомжи с ободранными гитарами в руках, а в кустах зеленовато поблескивали пивные бутылки.

Рестораны и магазины, расположенные вдоль Восточной улицы и Университетского проспекта, предпочитали в жару держать двери открытыми. Ароматы специй и пряностей мешались с запахом моо шу — блинчиков с жареной свининой. В закусочных постоянно сидели привлекательные мужчины. Студенты? Аспиранты? Начинающие преподаватели? Заняв столики на улице, они поедали яичный рулет и читали библиотечные книги.

Девочки с интересом разглядывали их и обсуждали их достоинства, но вскоре почти к каждому подходила очередная молодая женщина в узких черных джинсах и солнечных очках с тонкой металлической оправой.

Время от времени кто-нибудь из мужчин помоложе отрывался от своей книги, поднимал глаза и бросал в неопределенном направлении: «Привет», что можно было расценить как приглашение девочкам присоединиться.

Они тоже говорили: «Привет», но с таким выражением на лице, что было очевидно: ни к кому присоединяться они не собираются. Разочарованный парень возвращался к своему чтению.

Утро выдалось тихое…

На улице никого — только белки скачут да почтальон прошел.

Белки, устроившиеся на деревьях по обе стороны дороги, похоже, выясняли отношения: «Убирайся отсюда!» — Сама убирайся». Наблюдая за ними из машины, Диана почувствовала смутное беспокойство.

Пышно цвели яблони и груши. За облаком цветов не видно было зелени. Словно впавшие в экстаз девы — не то язычницы, не то Христовы невесты, а может, королевы школьного бала, готовые с восторгом принести себя в жертву, — они трепетали на прохладном порывистом ветру.

Почтальон, переходивший улицу, чуть приподнял за козырек форменную фуражку и ладонью вытер лоб. Было жарко. Он тащил голубую сумку, туго набитую письмами и бандеролями. Диана знала, что на одном из конвертов значится ее имя.

Когда Пол с Дианой только что переехали в этот район, он здесь уже работал. Звали его Рэндалл: эту информацию добыла Эмма, немедленно поделившаяся ею с Дианой.

Диане показалось, что Рэндалл узнал ее, и она помахала ему из машины рукой, но он не ответил на ее приветствие, продолжая тупо пялиться вперед.

Это был красивый мужчина средних лет, подтянутый, загорелый, с шапкой густых кудрявых волос. До ее дома еще оставалось несколько кварталов, но Диана знала, что он довольно скоро доберется до ее крыльца — почтальон двигался по району с завидным проворством.

Завернув за угол, Диана заметила, что на доме миссис Мюлер, недавно умершей от рака поджелудочной железы, висит объявление о продаже. Это был необычно скромный для их района одноэтажный дом, выкрашенный в светло-зеленый цвет, с застекленной террасой. Иногда, гуляя здесь с Эммой или плутая по окрестным улицам в поисках дочери, укатившей на велосипеде, Диана видела за огромным окном миссис Мюлер. Наверное, тогда она была еще здорова — или болезнь гнездилась где-то глубоко в организме, не давая о себе знать. Диана всегда махала соседке рукой, и та отвечала на ее приветствие, правда ни разу не улыбнувшись.

Как-то раз, проходя мимо, она обнаружила, что миссис Мюлер ползает на коленях у себя во дворике. Диана поздоровалась, та обернулась, вздрогнула и ответила: «Доброе утро», хотя уже почти стемнело.

Диана была уверена, что миссис Мюлер ее не узнает и не помнит, как в свое время настаивала, чтобы ее исключили из выпускного класса за то, что принесла в школу пакетик марихуаны…

И все же, глядя на склоненную над темневшей в сумерках глубокой ямой фигуру миссис Мюлер, державшей в руках пучки каких-то корней, Диане показалось, что та косится на нее с подозрением. Диана не держала на нее зла — с какой стати? — ведь она действительно провинилась и понимала, что миссис Мюлер требовала для нее справедливого наказания. Тем не менее, прочитав в газете, что миссис Мюлер «скончалась у себя дома, после продолжительной борьбы с раком поджелудочной железы», она почувствовала облегчение, словно наконец освободилась от давнего груза, весившего не более чем пакетик измельченных сухих листьев, но тяготившего ее двадцать с лишним лет.