Оке Эдвардсон - Танец ангела

«Я человек морали, — думал он, — но я не знаю, как она выглядит. Я хочу исправить несправедливость, но прихожу всегда слишком поздно. Я пытаюсь не следовать традициям, когда этого не требуется, но это выводит на отвратительные тропинки. Я пытаюсь исследовать предысторию жертв, живых и мертвых, почувствовать то, что пережили они. Я вторгаюсь в их жизнь и смерть. Их страдания заставили бы другого отойти подальше, но я начинаю действовать. Меня это только стимулирует».

Он думал о невозможных случаях, которые происходят совсем рядом. Та сцена убийства, что он видел, — что может быть хуже? Картинки преследовали его, как бешеная собака в погоне за жертвой.

Пару дней назад Винтер еще раз сходил в те две квартиры, где погибли мальчики. Он подходил к домам разными дорогами, размышлял об окружающем, о районах, долго стоял в комнатах, возвращался медленно.

Что произошло потом? Куда пошел убийца? Какую дорогу он выбрал? Сидя на кровати, Винтер возвращался мыслями к общежитию и снова мысленно видел, как он стоит на лестнице, смотрит в окно, и после долгого ожидания, кажется, мелькает тень сумки и локтя. Видение скрывается за углом дома, голову сжимает тисками, он закрывает глаза. А когда открывает, ему ясно, в какую сторону тот пошел — на улицу Экландагатан. Он дошел до этого угла, и всматривался опять, и снова увидел тень локтя и сумки у другого угла.

Он кинулся следом. Он бежал между машин, не сводя взгляда с цели, которая превратилась в целую спину, затылок на спуске у отеля «Панорама», и Винтер закричал, чтобы привлечь внимание того существа впереди, чтобы увидеть, кто это…

Винтер приближался, и казалось, никто не слышит его крика, и никто не видит, как он бежит, но он был уже недалеко от фигуры, уверенно идущей под горку, рука при ходьбе двигается в постоянном ритме, сумка хлопает по бедру каждый шаг, и что-то есть знакомое в его черной кожаной куртке, и вот уже между ними три метра, и человек услышал его шаги, вздрогнул и обернулся… и Винтер вскрикнул опять, когда увидел, кто это.

Винтер поднял руку, защищаясь, и шагнул ближе. Послышалась музыка, бешеный темп когтями разрывал уши.

Он протянул руку и опрокинул будильник с тумбочки. Винтер смотрел в потолок, его трясло. Бок занемел. Он полулежал на кровати с ногами, спущенными на пол. Должно быть, он заснул посреди раздумий и упал на кровать не проснувшись.

В горле пересохло, как будто он выкричал все силы во сне. Но он не шевелился, он пытался вспомнить последнюю секунду перед пробуждением и увидеть лицо, которое только что было так близко. Не получалось.

Когда-то давно Ларс Бергенхем заходил пару раз в такие магазины, посмеяться, но этим его опыт ограничивался. Единственное, что он запомнил, — это картинки с голыми телами по стенам и прилипшее чувство стыда.

Он запарковался в сотне метров и перешел улицу. Это был уже четвертый клуб, который он посещал, не считая пары закрытых мест.

Вход в «Риверсайд» был скромен: дверка и вывеска с часами работы. Он потянул тяжелую дверь и вошел в большой зал, напоминающий библиотечный: вдоль стен на полках лежали газеты, их просматривали несколько мужчин. Нельзя сказать, что Ларс чувствовал себя спокойно, но он прошел в глубь комнаты, где была еще одна дверка за занавеской и уголок, где собирали деньги за вход. Бергенхем заплатил, вошел, повесил куртку на вешалку и сел за столик. За каждым из других четырех столов уже сидел посетитель, все по одному. Подошла девушка, спросила, что он будет пить. «Легкое пиво», — попросил он. Она принесла бутылку и стакан, сказала: «Добро пожаловать в „Риверсайд“!» — и улыбнулась.

Ларс Бергенхем кивнул в ответ, чувствуя себя полным идиотом. Впрочем, так же было и в других заведениях. «Должен ли я пригласить ее сесть? — думал он. — Начнет ли она предлагать себя?»

— Шоу начнется через пять минут, — добавила она и опять улыбнулась. Бергенхем снова кивнул. «Думает ли она, зачем я сюда пришел? А вдруг она студентка университета, не нашедшая другой подработки, и смотрит на меня с презрением? Какая, в сущности, разница, я же на работе? Переживать — очень непрофессионально. Может, они раскусили, что я — полицейский, как только я переступил порог?»

Началось шоу. На полную громкость врубили Тину Тёрнер. На возвышении танцевали две женщины: одна справа, другая слева. Они двигались все быстрее, что напоминало скорее шейпинг. Так они танцевали минут пятнадцать. Бергенхем успел увидеть груди и ягодицы. Соски одной из женщин были коричневые и большие, занимали полгруди. Вторая танцовщица танцевала не в такт и выглядела менее опытной. Она была тоньше и, казалось, мерзла под лучами прожектора. Она села на стул спиной к зрителям, широко расставила ноги и обернулась с наигранной шаловливостью во взгляде. Она еще не научилась притворяться. Бергенхем почувствовал симпатию и нечто вроде смущения. «Она здесь чужая, как и я. Еще не привыкла к красным огням».