Оке Эдвардсон - Танец ангела

Он подошел к стереосистеме и сделал звук погромче. Ноты зачиркали по стенам. Винтер наматывал круги по комнате, думал, и его мысли разбивались музыкой на мелкие куски, которые хаотически разлетались и соединялись потом с другими случайными обрывками.

Музыка была обычная: Джон Колтрейн, «Отец, Сын и Святой Дух». Чувства и мысли возникают неотполированными, их нельзя привести к симметрии, сделать ровными и красивыми. Они взрываются при рождении, сразу, в притягательном диссонансе, это звук, который вызывает боль в ушах и доходит до мозга.

Как и мелодии Колтрейна на диске «Медитации». «В поисках единства мыслей, целого, я должен пройти боль разрозненности, — подумал он и улыбнулся. — Когда тенор-саксофон блуждает по своим безумным дорогам, это только отрезок на пути к единству. Это как море — волны разбиваются о берег, но море всегда одно целое и всегда в движении.

Если я хочу разгадать это дело, я должен думать нелогично, асимметрично, здесь все не на своем месте, какофония вместо гармонии.

Моя задача — это поиск. Музыка в моей комнате тоже ищет. Нет готовых решений в начале пути, да и в конце редко.

Есть ли в этом вообще какой-то смысл?»

Он вспомнил Матса, который умер накануне событий, ставших теперь частью жизни Винтера. «Не отдаваться печали. Какое место занимаем мы в мире?»

Он посмотрел на часы: две минуты четвертого.

Конца не существует, как сказал однажды Колтрейн. Всегда возникают новые мысли и цели, и важно очистить от излишних деталей свои мысли и чувства, чтобы яснее видеть, кто мы есть и что мы делаем.

«Обалдеть можно, какой я серьезный». Винтер мысленно усмехнулся.

Снова к письменному столу, блокнот, пометки, зачеркивания, открыть файл, закрыть файл. Музыка затихла. Он прислушался: ни звука в ночи, но потом где-то в снегу затарахтел трактор. Винтер зевнул, потянулся и вышел на балкон.

А внизу просыпалась жизнь, город медленно, заторможенно начинал двигаться. Трактор стал громче, его настойчивый рев раздавался где-то за университетом, как будто кто-то принял решение о немедленных раскопках на заре и претворяет его в жизнь.

«Почему мне все время кажется, что за мной наблюдают, — думал он. — С самого начала такое ощущение. Единственное, чего не хватает, — это письма от убийцы. Привет полиции. Или мольба о пощаде. Нет, это было бы слишком. Просто сообщение.

Убьет ли он еще раз? Найдем ли мы аналоги? Тот же убийца в Лондоне или другой? А оружие? Ездит ли он между городами? Когда? Реально ли это?

Проверить всех пассажиров, летавших из Англии и из Гетеборга. Колоссальная работа, но это кончик одной из ниточек. Стоит ли тратить на это время? Что мы можем сделать вместо этого?

Я слетаю в Лондон, там до меня что-нибудь дойдет, — думал Винтер. — Давно пора. Если только мне все-таки удастся улететь. Мне надо оказаться в той комнате, пройти по той улице».

Он по-прежнему был на взводе и не находил себе места.

Сосед внизу спустил в туалете воду. Через почтовую щель шлепнулись на пол газеты, и Винтер вышел в холл. О его работе уже не кричали на первых страницах, и он не знал, хорошо это или плохо и каким будет возвращение: жалким или триумфальным.

Главное: может ли это повториться? «Я человек, а не Бог. Но я делаю все, что могу».

Статья на шестой странице не содержала никаких домыслов и догадок. Иногда Винтер встречал такие фантазии! Но не этой ночью. Скорее, от страницы веяло духом ожидания. Что будет дальше?

Постояв в холле, он бросил газету обратно на пол и вернулся к письменному столу. За окном крикнула галка, ей ответила другая. Ночь прошла. Теперь он различал много звуков. Да еще бессонница и напряженные раздумья обострили чувства.

Он вспомнил слова Болгера о девочках, которых встречают на вокзале. Их одежда еще пахнет деревней, где у камина в красном домике волнуются родители. Винтер, конечно, слышал об этом, но корень зла видел в другом. Унижение тех, кто танцевал на столе, раздевался перед глазком и принимал в свое тело мужчин, было предопределено в момент их рождения, а то и раньше. Человечность, как он ее себе понимал, всегда существовала где-то далеко, не там, где растут эти девочки. Или мальчики. Где оно, это правильное общество?

Винтер встал под душ, мысли крутились в голове под колючими струями. Он долго стоял, и часть усталости из него вымылась и стекла с водой в отверстие в полу. Он вытерся большим жестким полотенцем до красноты, стало тепло. Почистил зубы, накинул халат, пошел в спальню, сел на кровать и долго сидел.