Александр Щелоков - Уничтожить Израиль

Великий партийный и советский вождь, стремившийся сделать Москву образцовым коммунистическим городом, Виктор Гришин, человек, наделенный безграничной властью над москвичами, имевший право единолично решать, что в городе хорошо, что плохо, единолично определявший, что должно нравиться людям, а что не должно, после освобождения от должности умер в конторе собеса, куда пришел хлопотать о пенсии.

Умер от унижения и стресса, оказавшись в очереди за пособием, в очереди, о существовании которой, конечно же, слыхал, но о том, насколько она унизительна, не задумывался.

Умер потому, что, обладая огромной властью, никогда по-настоящему не интересовался судьбами отдельных людей, их бесправием и беззащитностью перед чиновниками, которые сидят в своих кабинетах, уверенные в том, что служат интересам народа.

Стала ли смерть поверженного титана хоть одному чиновнику напоминанием о бренности его тщеславного духа и несовершенного тела? Исправило ли хоть одного бюрократа? Едва ли.

– У вас не должно быть с собой фотоаппарата, видеокамеры, мобильного телефона, диктофона, – голосом оракула продолжал вещать Краснов. – Это охрана должна была специально проверить. Войдя, представьтесь. Назовите громко фамилию, имя, отчество. Это обязательно по протоколу.

– Ботинки снять?

– Не язвите, Назаров.

– Нет, я это от желания не ошибиться.

– Хорошо, пошли, я вас провожу.

Андрей заложил руки за спину, но остался на месте.

– Чего вы ждете?

– Команды вперед. И предупреждения: шаг вправо, шаг влево…

Наверное, полковник с удовольствием влепил бы фразу с облегчающим душу матом, но он лишь вздохнул:

– Идите…

Дверь кабинета открылась, и Андрей вошел внутрь. Остановился на пороге.

– Прошу прощения, если задержался. Затянулся инструктаж. Я не слишком прилежный ученик, и мне пришлось объяснять по два раза, что можно делать в присутствии президента, чего нельзя, о чем можно говорить, о чем не стоит…

Он огляделся. Просторное помещение. Стены, обтянутые дорогими обоями салатного цвета. Пол, покрытый узорчатым ковром в тонах желто-оранжевых. Большой круглый стол с полированной крышкой. Дорогие дубовые кресла с резными спинками, с сиденьями и подлокотниками, обтянутыми белой лайкой. Этажерка у стены с большой дорогой вазой с цветами.

Президент, а его Андрей узнал сразу, сидел на круглым столом. Второй человек, присутствовавший в комнате, моложавый, но явно усталый, устроился чуть поодаль за небольшим столиком.

– Здравствуйте, – сказал Андрей и тут же, ощутив, что его голос дрогнул, внутренне осудил себя.

– Здравствуйте, – ответил президент негромко и указал на место за столом перед собой. – Садитесь.

– Спасибо.

Андрей отодвинул стул, но чувство униженности не прошло. Тогда он посмотрел на того, кто сидел за маленьким столиком, и ему нестерпимо захотелось нарушить протокол.

– Извините, кто вы?

Минутная тишина наполнилась хорошо ощутимым напряжением. Разрядил его президент.

– Сергей Ильич Петров. Секретарь Совета безопасности. Вас устраивает? Мы поговорим в его присутствии.

– Очень приятно, – сказал Андрей, ощутив самореабилитацию. И сел.

С интересом, и в то же время стараясь не демонстрировать это открыто, Андрей разглядывал президента.

– С моей точки зрения, – президент облокотился о стол, сложив перед собой руки, как прилежный школьник, – вы не допустили крупных ошибок.

– В смысле? – спросил Андрей, не сразу поняв, что надо иметь в виду.

Петров бросил на Андрея быстрый взгляд и улыбнулся.

– Во всех смыслах, – сказал президент. – Во всех. – Он задумался, формулируя мысль. – То, о чем вы сообщили правительству, пока является достоянием самого узкого круга лиц. Это во многом облегчает… Скажем так, облегчает постановку диагноза и выбор метода удаления опухоли… Надеюсь, вы понимаете, что преждевременная огласка инцидента чревата многими неприятностями. В том числе международными.

Андрей кивнул.

– Я честно сообщил о том, что меня обеспокоило. И хорошо понимаю, что являюсь носителем ценной информации, которая может стоить мне головы.

Президент провел рукой по голове от лба к затылку, словно старался пригладить и без того ровно лежавшие волосы.

– Мне нравится, Андрей Иванович, что вы сразу взяли такой тон. Теперь честно, почему вас пугает наше предложение?

– Честно? И угадывать не надо. Если говорить о долгах, то у меня перед Россией их нет. С тех пор как распался Советский Союз, я жил и работал в Туркменистане. В России у меня нет ни кола ни двора. Нет сбережений, нет банковских счетов. По законам России я всего лишь бомж – фигура без определенного места жительства. Больше того, пребываю в столице на птичьих правах, без регистрации. И вот мне говорят, что я должен воспылать гражданским чувством и пойти на подвиг. А почему?