Уоррен Мерфи - Небо падает

– Мы обнаружили место установки, но ее уже перевезли. Теперь она в Ханое.

– Вы уверены?

– Уверены мы будем, когда потрогаем ее своими руками. Но следы привели нашего человека в Сан-Гауту, а теперь ведут в Ханой.

– Значит, она у коммунистов. Почему они все так скрывают?

– Не могу понять, сэр.

– Больше всего на свете я хотел бы оказаться в Кремле и выяснить, что, черт подери, происходит. А старика нельзя использовать? Этого, азиата?

– Он в некоторого рода отпуске.

– Сейчас? – взвизгнул президент.

– Ему нельзя приказывать, как простому офицеру. Их традиции более давние, чем наши, или даже европейские, сэр.

– Так, а что насчет конца света? С этим как? Вы ему объяснили?

– Думаю, он и раньше об этом слышал, сэр.

– Замечательно. И каковы ваши предложения?

– Если бы я был на вашем месте? – спросил Смит.

– Да.

– Пожалуй, главная проблема в том, что русские не верят, что мы ничего не знаем о флюорокарбоновом оружии, если, конечно, это оружие.

– Но если оно в Ханое, значит, оно у них есть.

– Может быть, есть, а может быть, и нет. Если есть, я полагаю, что они еще могут одуматься. Давайте на это надеяться. Мой человек идет по лучшему следу, который у нас имеется, и, честно говоря, господин президент, я рад, что на это у нас есть он. Лучшего нам во всем мире не найти.

– Согласен. Продолжайте.

– Я бы предложил то, о чем думаю уже довольно давно. Дайте им что-то, что покажет, что мы заинтересованы в их доверии. Что покажет, что мы не меньше, чем они, заинтересованы в том, чтобы найти флюорокарбоновую установку. Нам нужно выдать им какой-нибудь важный секрет. Он-то и послужит доказательством нашего доверия.

– У вас есть что-то на примете?

– Какое-нибудь изобретение. Наверняка есть что-то, в чем они заинтересованы. Только надо, чтобы они не думали, что мы думаем, что они уже об этом знают. Здесь нам надо быть предельно честными. У нас нет другого выбора, сэр. То есть придется раскрыть карты.

– Меня это пугает, Смит.

– Боюсь, сейчас не самая мирная погода.

– Не знаю, как посмотрит на это мой кабинет. И что скажут старейшины.

– У вас нет выбора, сэр. Вы должны отдавать приказы.

– Знаете, Смит, здесь не осел уперся. Здесь весь мир замер.

– Удачи вам, сэр, – сказал Смит.

– И вам удачи.

Человеку, которого выбрали для передачи Москве секрета, было чуть больше шестидесяти, он был миллиардером, близким другом президента и среди прочего, владельцем корпорации, занимающейся новыми технологиями.

Когда он узнал, с чем его посылают, то едва не обвинил президента в предательстве. Это была подробно составленная, даже частично переведенная на русский сводка об оборонительных ракетных укреплениях США.

– Я этого не сделаю, – сказал Макдональд Пиз, у которого была по-военному короткая стрижка, гнусавый техасский выговор и докторская степень по ядерной физике.

Потом он услышал о строительстве новых ракетных баз и немного смягчился. Потом услышал о новом изобретении, которое, возможно, и вызывало у русских тревогу, и смягчился окончательно.

– Конечно, я поеду. Мы же все можем спечься, как пирожок в пустыне. Какие безумные псы играют с нашим маленьким озоновым слоем? Ведь на Земле может и тараканов не остаться. Отдайте русским все. Давайте вернем мир к безудержному великодушию. Силы небесные, что же такое происходит?

– Твой самолет ждет, Хэл, – сказал президент. Это была кличка. С таким именем кличка становится необходимостью.

Одним таким ходом президент не только раскрывал главный американский секрет, он шел на заключение самой хитроумной в мире сделки. Президент знал, что Пизу все это понадобится. Но он не подозревал, что Макдональд “Хэл” Пиз не только упустит возможность, но своей честностью еще все и испортит.

Макдональд Пиз прибыл в Москву спецсамолетом, на посадку которого на свободной полосе советское правительство дало особое разрешение.

На нем была стетсоновская шляпа и костюм за четыре тысячи долларов. Пронзительный осенний ветер готов был содрать с его лица кожу, но ему было все равно. Он ненавидел этих людей. Они только и умели, что воровать технологии и отравлять умы простых людей.

Больше того. Он чувствовал, что это – самые закоренелые лгуны во всем мире.

Пиз считал, что приверженность русских и всех остальных марксистов к неприкрытой лжи исходила от их отношения к миру. Монотеистические религии исповедовали веру в то, что мир призван нести правду. Это не значило, что христиане, иудеи и мусульмане всегда говорили правду, но – должны были.