Збигнев Ненацки - Великий лес (журнальный вариант)

– Сад у тебя цветет, и завтра я привезу тебе десять ульев, – заскрипел старческий голос, – Я хотел это сделать вчера, но как увидел эти вязы, так сил у меня не хватило.

Наступила долгая пауза, которая так заинтересовала Марына, что он снова встал с постели и подошел к окну. Старик с бородавками сидел на лавке и молча плакал. Слезы текли по морщинам и задерживались в кустиках седой щетины на подбородке. Собота стоял возле него и угрюмо молчал.

– Я не проклинал твои вязы, – буркнул он наконец.

– Знаю, – вздохнул тот. – Я так только сказал, чтобы тебя рассердить. Марын вернулся в постель и невольно слушал то, что говорил Хорст:

– Столько лет, столько лет... Они были уже старые, когда я учился ходить. Их посадили возле королевской дороги, и это от них пошло само название лесничества – Королевское. Потом королей не стало, а они росли.

– Это голландская зараза. Оглодки. Похожи на короедов, малюсенькие, несколько миллиметров. В книгах написано, что они переносят на себе грибок, который губит вязы. Им было по двести пятьдесят лет. Я посчитал это, когда один из них сломала буря. Они умерли, Хорст. Старший лесничий велел их все спилить, чтобы зараза не пошла дальше. Пойдем, Хорст, в лес.

И, похоже, они пошли, потому что заскрипела калитка. Марын снова встал с кровати и в од-" них трусах пошел в ванную. Дом Хорста Соботы был прекрасно оборудован – электрическая плита, ванная-туалет, выложенная голубым кафелем. Кажется, все это велел сделать его сын, врач, прежде чем уехать в погоню за славой.

Он уселся на унитаз и в этот момент заметил висящую на веревочке над ванной свою выстиранную рубашку и женские трусики. То ли Хорст Собота прятал кого-то в своем доме? То ли в доме была какая-то женщина? Он не хотел углубляться в эти дела. Хорст Собота имел право на свои тайны, имел право делать и говорить то, что противоречило одно другому. Он ненавидел лес, а все же пошел осматривать мертвые вязы. Говорил, что живет один, а в ванной сушились трусики. Самое плохое, что рана пульсировала легкой болью, и он чувствовал внутри ту же самую, что и ночью, сосущую и давящую в груди тяжесть.

Тем временем Хорст Собота и лесничий Кондрадт шли просекой между высоким сосновым лесом, который насквозь просвечивало солнце, и семилетним молодняком, давно требующим прочистки. Молча, тяжело дыша, они дошли до большой лесной поляны и пересекающей ее дороги, обсаженной старыми вязами. На фоне бушующей зеленью поляны два ряда огромных сухих деревьев выглядели как две шеренги скелетов. Высокие, по сорок метров, с шершавой корой, местами полопавшейся от морозов, с налетами серого моха. Ни в прошлом году, ни в нынешнем уже не распустились листья, которые так необычно выглядели. Листья были мохнатые, в виде эллипсов, с двойными зубцами, толстые, а с внутренней стороны более светлые и тоже мохнатые. Они умерли от голландского лесного сифилиса, принесенного оглодками и просочившегося в жилы дерева, как бледная спирохета проникает в кровь, текущую в жилах человеческого тела.

Прекрасное дерево, твердое, хоть и легкое в обработке. Годится на фанерование, на обшивку бортов, потому что устойчиво к гниению в воде. Хорошо оно и для красивой столярки, для королевских столов. В их тени когда-то ехали на охоту короли на великолепных конях, магнаты, дворяне. Хорст Собота и лесничий Кондрадт долго стояли, глядя на скелеты деревьев, перед величием смерти, которая вступила сюда и которая вскоре их тоже должна была встретить, потому что их время уходило. Хорсту было больше лет, но Кондрадт сильнее болел. Они стояли возле королевской дороги и смотрели, все время смотрели на засохшие вязы. Их поражала мысль, насколько беззащитным иногда становился лее и как легко было причинить ему боль.

– Если по правде, Хорст, – вполголоса сказал Кондрадт, – то я не верю ни в какие грибки. Вязы – это королевские деревья, и им не хватало монаршего величия. Несколько лет тому назад здесь был барон Бонацубона, который владел этими лесами, а теперь владеет где-то маленькой аптекой. Он рассказывал мне, что королей на свете все меньше и вообще уже нет императоров.

Собота подумал, что Кондрадт говорит правду. Еще три-четыре года назад в это время каждый из огромных вязов напоминал зеленый кувшин, наполненный шумом мохнатых листьев. Еще не так давно раскидистые кроны затеняли королевскую дорогу и были враждебными любому лесному пришельцу, потому что с каждым годом требовали все больше воды и солнца. А сейчас первый весенний ветер поломал самые тонкие сухие отростки, которые бессильно свисали с верхушек деревьев и с концов толстых стволов. Остановилось течение соков, поднимающихся вверх по невидимым в стволе каналам. Зачем кому-то вязы, если уже нет ни королей, ни императоров?