Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

Читая «свободную газету» Иванцова, именуемую «Глас», Шестов никак не мог освободиться от ощущения, что Иванцов и в журналистике оставался в прежнем спортивном амплуа крайнего правого нападающего. Особой популярностью у московских обывателей пользовалась колонка в газете Иванцова «По слухам и на самом деле». Ее содержание могло быть, например, таким:

«По слухам, купец первой гильдии, гласный городской думы С. Никифоров купил имение в Нижегородской области на взятку, полученную от руководства возрожденческой партии. На самом деле имение куплено в Новгородской области на две взятки — от руководителя русско-финского смешанного предприятия Д. Руйтеля и председателя кадетской фракции в Государственной думе С. Слабакевича. Редакция выясняет, какого рода услуги гласного городской думы оплачены так высоко. Попутно выясняется также, на каком основании бездарному мелочному торговцу Никифорову, известному на Рогожском рынке под кличкой Сема Рваный, выдан патент на высокое и обязывающее звание купца первой гильдии. Раньше — Минин и Третьяков, нынче — Сема Рваный! С чем и поздравляем вас, господа…»

Естественно, Сема Рваный, прочитав в «Гласе» такую заметку, немедленно зверел и начинал лелеять темные желания. В результате с «Гласом» что-нибудь случалось — били окна, поджигали типографию, учиняли членовредительство «свободному редактору», перекупали под носом бумагу, сманивали наборщиков, вызывали в суд и так далее. Но Иванцов, отлежавшись в больнице, закупив бумагу по бешеным ценам черного рынка, заплатив наборщикам царские сверхурочные, отбрехавшись в суде, подписывал свежий номер «Гласа». На первой полосе аршинными буквами тискалось «Предуведомление редактора», в котором живописалась очередная стычка с противниками гласности и ненароком упоминалось о повышении вдвое розничной цены газеты. Гласному городской думы первогильдийному купцу Семе Рваному это предуведомление популярности у избирателей не прибавляло. А на «Глас» они все равно раскошеливались, тем более что под сагой Иванцова шел анонс: «Читайте в номере: саморазоблачение государственного чиновника, продавшегося мафии!»

Фельетонист Панин, он же Паня, начинал как широко образованный литературный критик. В период расцвета так называемого плюрализма умудрился стать депутатом Моссовета и даже редактором литературного еженедельника, ибо в тот период широко образованных людей не хватало. Их вообще-то не хватало в любые периоды славной отечественной истории, но именно в эпоху расцвета плюрализма не хватало удручающе. Может быть, именно потому плюрализм и не состоялся как новая форма общественного сознания.

Образованный Паня выродился в желчного и язвительного критикана, которому было все равно, о ком и о чем писать, — лишь бы поточить дряхлеющие зубы, особенно если за это прилично заплатят. Чем старше становился Паня, тем острее становился не только его профиль, похожий на садовый нож, но и обширный ум. Не мог наждак алкоголя затупить Панины извилины. Видеть фельетониста в числе своих авторов мечтали многие редакторы, но Панин был капризен, никакой правки, даже конъюнктурной, не терпел.

Чем больше сейчас вслушивался Панин в запись переговоров главного редактора «Вестника» с британско-ненецким десантом, тем острее блестели его глаза. Любил Паня скандалы, грешный человек, любил… Иванцов же недоуменно поглядывал на Рыбникова и лишь пожимал широкими плечами спортсмена.

Наконец Рыбников остановил диктофон и спросил:

— Паня, тебе все ясно?

— Еще бы! — растянул узкие синие губы фельетонист. — Срок и объем, благодетель?

— Завтра, ровно колонка, — бросил Рыбников. — А тебе, душа моя Иванцов, ясно, что нужно делать?

— Догадываюсь, — вздохнул Иванцов. — Но боюсь, Николай Павлович, боюсь… Шутка сказать — министерство информации! Родное, грубо говоря, министерство. Оно в будущем году может продлить лицензию на газету, а может и не продлить.

— До следующего года дожить надо, трусишка, — резонно заметил Рыбников. — А доживем — может статься, что лицензию на газету в этом министерстве я тебе выдавать буду, Иванцов, я!

Гриша покосился на Рыбникова и понял: серьезно говорит… А тот, заметив взгляд Шестова, вдруг словно вспомнил о Грише:

— На нашем совещании, господа, присутствует посторонний Движению человек. Однако я за него ручаюсь. Господин Шестов по моим поручениям уже немало сделал для общего блага. Думаю, он будет полезен нам и в дальнейшем. Поскольку в ходе совещания я намерен дать ему еще одно деликатное задание, то полагаю, он может остаться.