Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

— Смотри, Николай Павлович, внимательно… Это наш клиент. А это совершенно неизвестный тебе гражданин. Скажи, есть между ними сходство? Ну хотя бы самое общее?

— Что-то есть, — с сомнением сказал Рыбников. — Может, тип лица?

— Тип лица! — отмахнулся Гриша. — Он у них один, этот тип, — что у ненцев, что у селькупов или нганасанов. Слышал о таких? Не в типе дело. Посмотри и подумай: могут ли эти люди оказаться близкими родственниками?

— Конечно, нет, — уверенно сказал Рыбников. — Наш клиент покруглей, скулы не выпирают, глаза… совершенно другой разрез, нос аккуратный. А у этого вместо носа двустволка какая-то! Две дырки…

Гриша перевернул фотографию неизвестного, и на обороте Рыбников прочитал: «Иван Пилютович Вануйта, уроженец села Андига. Начальник Выучейского отделения СГБ подпоручик Ладукей». И печать с орлом.

— Еще один? — удивился Рыбников.

— Просто один, — сказал Гриша. — Единственный и неповторимый. А нашего клиента на фотографии не признали ни в Андиге, где у него по идее куча родственников, ни в Выучейском, где он должен был в школу ходить, ни в Нарьян-Маре, где он якобы учился в педагогическом техникуме. Зато настоящего Вануйту, с дырками вместо носа, в Нарьян-Маре знают хорошо. Один старичок преподаватель сокрушался, что Иван Вануйта рано умер — способный, мол-, был студент, светлая голова.

— Умер, — повторил Рыбников задумчиво.

— Да, провалился под лед на Печоре, простудился и умер от двухсторонней пневмонии. Пятнадцать лет назад. Вот копия эпикриза из больницы. В общем, я почти уверен, что наш клиент никогда не бывал в краях, где еще встречаются северные медведи. И это не все. Вот забавная фотокопия…

Рыбников повертел листок, исписанный ровными бисерными буквами, и пробормотал:

— Ничего не понимаю. Хыр, дыр, мыр… Нгерм… Это еще что?

— Конкурсное сочинение Ивана Вануйты. А не понимаешь, потому что написано по-ненецки. Называется примерно так: «За что я люблю родной Север». Перевод мне старичок учитель на всякий случай сделал. Очень, говорит, замечательное сочинение, потому и оставил на память. А это копия стишков, которые Вануйта тиснул в нарьян-марской газете, — единственная публикация, незадолго до смерти. Действительно, способный был парень. А дед, учитель этот, тоже хороший — до сих пор спирт пьет и мерзлой рыбой закусывает. Ладно… Посмотри сюда. Это почерк уже нашего клиента. Как видишь, ничего общего нет. Правда, написано по-русски. Однако почерк у человека не должен меняться, тем более что буквы и в ненецкой, и в русской азбуке одни и те же.

— Так, так, — задумался Рыбников, наливая. — Ошибка исключается?

— Совершенно исключается, — сказал Гриша. — Две недели я мотался по тундре от Амдермы до Канина Носа. Вануйты попадались, особенно на востоке, Иваны среди них — тоже. Но с нашим клиентом они состоят в очень отдаленном родстве. Вернее, с настоящим Вануйтой. Самое главное, не совпали исходные данные: село Андига, Выучейское и техникум в Нарьян-Маре.

— Тогда кто же это? — постучал Рыбников пальцем по фотографии московского ненца.

— Неплохо бы у него спросить! — засмеялся Гриша.

Больше к теме они не возвращались и в молчании расправились с обильным обедом, после которого у Гриши дыханье сперло. Уже в машине Рыбников решил:

— Отвезу-ка я тебя, брат, домой. Садись за отчет. Все мало-мальски значимые детали включи. Но чтобы к утру была полная картина твоих поисков. Вот ведь как дело поворачивается…

— А Люсечка? — ужаснулся Гриша. — Я так спешил к любимой. Она же мне отставку даст!

— Первым делом — самолеты, — буркнул Рыбников. — А девушки, милый, как-нибудь потом. Не успеет твоя Люсечка за ночь выйти замуж. Утром мне понадобится отчет. И тогда можешь топать в кассу за премией — Люсечке на хризантемы.

Вскоре Рыбников затормозил возле старого панельного дома на Нижней Масловке. Здесь, где-то под крышей, обитал Шестов.

— А как ты к Фрейду относишься, Николай Павлович? — спросил Гриша, собирая манатки.

— Нормально, — пожал плечами Рыбников. — Точнее — никак. Фрейд и Фрейд. Зигмунт. Классик и основоположник фрейдизма и прочей мутаты.

— Не такая уж мутата, — сказал Гриша. — Сумей я это выдать — можно помирать с улыбкой на устах. Не хочешь объяснить, почему вспомнил о хризантемах? Люсечка, кстати, любит розы.

— Не знаю, — приоткрыл дверцу Рыбников. — Хризантемы… Название красивое, потому и подумал.

— Так вот, возвращаясь к Фрейду… Хризантема — государственный герб Японии.