Артём Патрикеев - Изменить этот мир

Злые мысли в сочетании с прочитанной книгой погрузили меня в холодное бешенство, которое я мог сдерживать, но только лишь потому, что знал: возмездие уже ожидает своих жертв.

План созрел почти мгновенно. Недаром говорят, что гениальные мысли появляются неожиданно, а не когда сидишь и долго думаешь. Долго думая, можно осмыслить что-нибудь гениальное, а не придумывать что-то новое.

В кармане у меня было несколько купюр разного достоинства – несколько десяток, сотен, пятисотка, и даже одна тысячная. Я решил сыграть на человеческой жадности и бросил на землю чуть подальше места стоянки лягушкоубийц несколько десяток и сотен.

– Эй, ребята, это не ваши деньги разлетелись?! – крикнул я им.

И, хотя вечерние тени уже начали превращаться в ночную темень, еще можно было разглядеть, что на траве что-то лежит.

– Наверное, – отозвался один из них, начиная проверять свои карманы.

Они повернули обратно. Моя задача была заманить их подальше от пруда, за деревья, потому что проконтролировать весь берег я не мог, а все, что здесь будет происходить, будет прекрасно видно издалека. Поэтому я демонстративно начал собирать деньги.

– По-моему, ветер загнал несколько купюр за деревья. – Говоря это, я зашел за ближайшие деревья и положил пятисотку на видное место.

Собирая деньги, я преследовал главную цель – не оставлять улик. Ведь деньги могут проверить на наличие отпечатков пальцев, а кто знает, когда это может сыграть против меня?

Сквозь ветки я видел, как они приближались. Я не хотел сегодня мудрствовать, мне надо просто убрать их от возможных посторонних глаз.

– Идите сюда, – сказал я, доставая нож из-под штанины.

У меня появилось ощущение, что нож соскучился по работе. Я чувствовал, как его лезвие слегка подрагивало в моей руке, он жаждал крови. Конечно, эти чувства можно списать на мое больное воображение, но в данный момент я ощущал все очень остро. Все чувства обострились, и, может быть, это моя жажда крови передалась ножу.

К сожалению, до полной темноты было еще далеко, поэтому придется действовать в сумерках, которые скрадывают и немного изменяют очертания предметов, но не изменяют их до неузнаваемости. Действовать надо быстро и четко, чтобы ни один подозрительный звук не нарушил покой этого места.

Шелест раздвигаемых ветвей был слышен так, будто слон протрубил мне в ухо. Нервы на пределе.

Я так и стою к ним спиной, делая вид, что разглядываю поднятые купюры, слева от меня метрах в двух лежит пятисотка, которую я якобы не заметил. В правой руке нож в предвкушении добычи.

– О, смотри, еще одна, – заметил пятисотку один из них.

В это время я поворачиваюсь вполоборота. Волосатый стал наклоняться за купюрой, а лысый явно что-то хотел мне сказать, но я слушать не собирался. Оценив быстрым взглядом обстановку, я резко обернулся, одновременно нанося лысому удар в живот. Тот охнул и согнулся. Выдернув нож, я кинулся на волосатого.

Тот, похоже, был слишком рад найденным деньгам и уже строил радужные планы. Он был так поглощен деньгами, что даже охнувший приятель не заставил его обернуться. Оборачиваться волосатый стал только тогда, когда хорошенько разглядел бумажку, это и было последнее его хорошее воспоминание о жизни на этом свете. Я ударил его ножом снизу вверх точно в челюсть.

Достал нож до мозга или нет – времени оценить уже не было. Выдернув его, я попытался нанести удар в горло, но бить пришлось по падающему телу. Не рассчитывая на скорость падения, я не сделал поправки, и нож угодил парню точно в голову, и не просто в голову, а в правый глаз.

Вот теперь я очень порадовался тому, что в парке уже потемнело. Эта гадкая, студенистая, мокрая и противная жидкость, бывшая когда-то глазом, потекла по моему ножу. Я видел эту гадость какую-то секунду, но запомнил теперь на всю жизнь. Вот от таких неприятных впечатлений точно можно блевануть. Но раненый в живот начал громко стонать. Вот тебе и провернул все без звуков!

Парень успел что-то прохрипеть или простонать пару раз, прежде чем я прекратил его страдания, нанеся один удар под ребра, а второй своим любимым ударом сбоку в шею. После этого тот затих.

Дело сделано. Трупы лежали довольно живописно: лохматый на спине (на него я старался не смотреть), а лысый на животе. Всю жизнь они были разными и непохожими друг на друга, так что теперь даже было что-то символическое в их позах. Один смотрит вверх одним глазом, другой уперся лбом в землю. Но на любование времени не было, пора было уходить – кто-нибудь мог услышать предсмертные звуки лысого.