Франк Тилье - Атомка

Комиссар задыхался. Теперь он увидел заботливо склеенный и прикрепленный кнопками к пробковой доске листок. Его спермограмма — бумажка, которую он порвал и выбросил в урну рядом с лабораторией, где делали анализ.

Грубое насилие, эта сволочь проникла ему в нутро, вглубь его существа.

Шарко попытался собраться с мыслями, нельзя позволить себе свихнуться. Что делать? Позвонить Баскезу? Теперь его не пожалеют — его выметут из уголовки поганой метлой за то, что действовал в одиночку, наверняка выметут. Ему станут недоступны материалы дела, он будет связан по рукам и ногам. Нет, нельзя звонить, даже думать об этом нельзя.

Франк выпрямился, взял фонарь и стал осматриваться.

Он находился в берлоге зверя, он находился в тайном прибежище убийцы Глории. Там, наверное, где этот хищник разрабатывал свои планы, где готовился к новым преступлениям. Шарко захватил его врасплох, опередил и должен во что бы то ни стало воспользоваться своим преимуществом.

Подумав, комиссар решил отклеить по очереди все фотографии и внимательно к ним присмотреться. Может быть, обнаружится какая-то деталь, какая-то ошибка его палача, благодаря которой он получит информацию. Кроме того, на глянцевой бумаге могут сохраниться отпечатки пальцев.

Так… А вот это что за снимок на стене? Шарко увидел себя на фотографии в окружении бывших коллег во дворе дома 36 по набережной Орфевр. Все улыбаются, кулаки у всех подняты к небу — в знак победы. Что-то они все вместе празднуют, значит. Все вместе — и он тоже.

Франк дрожащей рукой оторвал снимок от стены.

Этой фотографии лет тридцать.

И такой у него дома никогда не было.

В горле у Шарко пересохло, но он продолжал методично снимать со стен снимки, один за другим, один за другим. Здесь снова он, в глубине какого-то бара, со старой гвардией, еще до того, как пришел в уголовку… Ему тогда не стукнуло и тридцати пяти.

Кто это снимал?

И что это вообще значит? Что сумасшедший преступник — кто-то из своих? Кто-то из тех, с кем он встречался раньше? Бывший коллега?

Вся жизнь Шарко была здесь — на этих прямоугольничках фотобумаги.

Убийца точно не предполагал, что комиссар проникнет в его убежище. На этот раз у полицейского преимущество над играющим белыми противником и ему не угрожает опасный ход конем на g2.

Он скоро воспользуется этим преимуществом.

Четверг, 22 декабря, два часа ночи.

Полиция вот-вот ворвется к Лео Шефферу.

Две полицейские машины встали позади машины Шарко на одной из заснеженных улиц Ле-Шене — шикарного пригорода к западу от Парижа. Комиссар позвонил Белланже, узнал адрес и ждал, пока приедут коллеги, в своем «рено» один, используя время на то, чтобы все обдумать. В логове убийцы он не оставил никаких следов: фотографии, диски, спермограммы — все было уложено в багажник и накрыто брезентом.

И теперь он мысленно перебирал сотни снимков. В голове не утихал барабанный бой.

К большому, расположенному в саду особняку была вызвана бригада уголовного розыска, люди в черном уже бесшумно окружали дом, а Шарко с Белланже оставались пока в стороне, у машин.

— Ты смог договориться с Интерполом насчет Дассонвиля? — спросил комиссар у молодого начальника группы, упакованного в толстую кожаную куртку и шапку до бровей.

— Смог-то смог, только надо же было разбудить людей, а это не так просто. Сам представляешь, чего мне это стоило — чуть ли не накануне Рождества… Боюсь, они раньше завтрашнего утра ничего толком не предпримут.

Шарко вздохнул, посмотрел на особняк. В саду метались тени…

— А что у нас есть по Шефферу?

— На данный момент почти ничего, но Робийяр должен прийти на Орфевр, и он сразу же начнет копать. Пока известно, что у Шеффера не было судимостей и вообще никаких проблем с правосудием.

— Думаю, скоро появятся.

В тусклом свете уличного фонаря Белланже попытался рассмотреть лицо подчиненного получше. Шарко был смертельно бледен, черты лица заострились.

— Плохо выглядишь, комиссар, можно подумать, болен. Или и впрямь прихворнул?

— Нет, просто устал… Ну и потом, я же знаю, что Дассонвиль там, в Нью-Мексико, может быть, в двух шагах от Люси, и от одной мысли о таком соседстве все внутри переворачивается. Скорей бы уже с этим покончить…

Он сунул руки в карманы, никаких сил уже не оставалось. Вокруг — ни малейшего следа жизни. Улицы пусты, жители окрестных домов спят. Искрящийся под оранжевым светом фонарей снег превращает обычный пригород столицы в место вне времени.