Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор

Газизов послушал еще немного и спросил:

– Ваш представитель здесь будет? Понял. А когда? В шесть утра? Вы знаете, я вас, может, огорчу, но первый рейс из Москвы садится в девять двадцать. Как? Не буду беспокоиться, хорошо. Еще раз?

Он прикрыл трубку ладонью и прошептал Лене:

– Фамилии этих упырей, быстро.

Лена качнулась на месте вхолостую, но быстро сообразила, пролистала записи и положила нужную страницу перед Газизовым.

Газизов заглянул в него и сказал:

– Извините, но вот так, по телефону… Как, еще раз? Хм. Да, Глухов и Забыхин. Этот тоже есть. Пока подозреваемые, конечно. Да я понимаю. Как, простите?

Он закрыл трубку рукой и снова прошептал Лене:

– Оставенко и Бутяков. Не было таких?

Лена, лихорадочно прикинув, развела руками.

– Нет, такие не светились. Хорошо. Хорошо, буду ждать. Секундочку. Встречный вопрос можно? Да, я понимаю, но надо же попробовать. Скажите, вы потом как все это объяснять будете? Ну, кому… Начальству, общественности. Интересный подход. Я вас понял. Да, этот. Куда я денусь. Никита Геннадьевич подскажет, я думаю. До связи.

Он положил трубку и с некоторым изумлением сообщил Лене:

– В зависимости от накопленных потерь. Поняла?

– Не поняла, – призналась Лена. – Кто это был-то?

– Так, – сказал Газизов, вскочил и засобирался. – По ходу, мне надо будет еще пару старых дружков разбудить. Давай-ка в темпе, напомни, кто и как на «Потребтехнику» залазил и какие у вас с Артемом еще идеи были по этому поводу. Давай прямо на ходу, до дежурного меня проводи.

– Да, – сказал Лена, и все-таки не вытерпела: – Анвар Юнусович, это мы, получается, в курсе теперь, кому светлая память?

– Как? – спросил Газизов и даже отвлекся от накидывания пальто.

– Это хозяева москвичей, которых положили?

– Молодец, – сказал Газизов и открыл перед ней дверь. А когда Лена проходила мимо, добавил: – И они уже выезжают. Другой стороне светлую память обеспечивать. И это будет инновационный…

Он не договорил, запер дверь и зашагал к выходу, бросив Лене:

– Рассказывай. У нас минута.

Солнце было желтым и горячим. Затылок, ухо и скула под банданой ощущались липкими, поширканными наждачкой-нулевкой. Славка щурился и улыбался все шире, словно улыбка могла щелк – и раздавить безнадежный ужас.

Ужас накатывался сзади, холодно, медленно и беспощадно, как асфальтовый каток с сорванным тормозом. Мандарином пахло все сильнее, и солнце было уже как мандарин, оранжевое и пористое. Отойти нельзя, обернуться тоже. Славка улыбался, чувствуя, как стынут мокрые бока и ладони в митенках, которые он никак не мог вытереть о сталь автомата. Запах мандарина усилился, голой шеи коснулся прохладными пальчиками эльф-акробат. Старшой с шипеньем втянул сок из дольки и невнятно сказал, дожевывая мандарин:

– Хорош любоваться. Вперед, на.

Славка поспешно кивнул, все так же отворачиваясь от солнца и того, что под солнцем лежало и слабо шевелилось, закрывая голову руками.

Каток за спиной глотнул и рявкнул – судя по запаху, принимаясь за очистку второго мандарина:

– Рядовой Забыхин, я не понял! Что стоим, на? Вперед пошел, на, зачищаем-зачищаем!

Славка перестал улыбаться, а губы растягивать не перестал, потому что не до них было. Он потоптался и решительно потянул автомат с шеи, чтобы взять как следует.

Старшой хихикнул и поинтересовался сквозь чавканье:

– Солдат, ты что, на? Расстрел мирных жителей тут устроишь, что ли?

Славка уронил автомат, чувствуя, как от бровей до пупка падает горячая волна облегчения и чистого счастья. Этот, под солнцем, тоже обмяк и издал звук – может, поблагодарить пытался, а может, права качать. У них такое быстро включается. Славка шагнул назад, но уперся в граненый кулак старшого. Тот толкнул его между мокрых лопаток и сказал, дожевывая:

– Руками, солдат. Ру-ка-ми.

Горячее счастье ушло, осталась ледяная пустота. Славка хотел повернуться, но граненый кулак подтолкнул его чуть вперед, а голос хлестнул так, что за висками хлюпнуло:

– Выполнять! Р-ряз!

Славка, распахнув занемевший уже рот, упал лицом в солнце и коленями в мягкое елозание, вскинул локоть и сипло вдохнул, сворачивая кулак.

– Дыв-ва! – рявкнул старшой, и Славка рухнул кулаком и всем телом, стараясь не смотреть, куда, и все равно увидев сквозь белую лучистую слепоту огромные черные глаза в красных прожилках, и в них с тупым стуком вошел кулак, и рука, и весь Славка, и вынырнул уже совсем не Славка, ааааааааааа