Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор

Матвеев поднял брови и спокойно уточнил:

– А все в наличии, что ли? Вот все и интересуют.

– Тогда вам не ко мне. Шпионами и диверсантами зам по общим и безопасности занимается, инвесторами – финансовый, смежниками – снабжение и главинж. Я их сейчас предупрежу. И они квалифицированно…

– Сергей Иванович, Сергей Иванович, стоп. Прошу прощения – я с ними, будет нужда, непременно пообщаюсь. Мне хочется ваше мнение узнать.

– Хочется, – пробормотал Шестаков, но решил сдержать раздражение. – Знаете что, Денис, э…

– Просто Денис.

– Валерьевич, – упрямо вспомнил Шестаков. – Я человек, скажем так, государственный. Передо мной конкретную задачу поставили и конкретные сроки. Я должен ее решить и уложиться. Я этим и занимаюсь. Мне отвлекаться на сказки, оправдания и шпионские истории некогда.

– И все-таки…

– И все-таки давайте я для краткости объясню: лично я никакого чужого воздействия на мой завод не ощущал и не ощущаю. Если вы, конечно, не считаете, э… ну вот мой приход сюда и в целом наведение здесь элементарного порядка как раз чужим влиянием. Надеюсь на это, понимаете?

– О да. Я вас правильно понял, здесь это довольно распространенная точка зрения?

– А меня это не волнует, – с почти искренним удовольствием сообщил Шестаков. – Точка зрения, глас народа, любимый дедушка – это все не моя забота.

– Распространенная, – сказал Матвеев как бы про себя.

Шестаков, закинув руки за голову, немного поразглядывал собеседника и вполголоса объяснил:

– Молодой человек. Народ – он как баба. Любит того, кто имеет. Физиология такая. Через полгода, если меня переведут куда, хоть в «Газпром» начальником, ползавода будет плакать и кричать, что кровиночку обидели, а предприятие дьяволу отдали. Даже если этот Неушев придет – ему предъявят ровно то, что мне предъявляют. А-а-а, губят дело всей жизни, всех людей, не допустим, а-а-а. На это оглядываться – себя не уважать. Не советую.

– Спасибо. То есть вы считаете, что арест Неушева – это такой его перевод как бы в «Газпром».

– Не рекомендую меня раздражать, Денис Валерьевич. Смысла и пользы нет. Я предпочитаю сам выбирать поводы для раздражения.

Матвеев смущенно засмеялся.

– Да я и не пытался, выразился неудачно. Тут кругом все говорят, что Неушев из этого кресла в СИЗО буквально переводом и отправился.

– Я если жену и любовницу грохну… Тьфу-тьфу-тьфу… В общем, а кто бы не отправился—то? И при чем тут перевод? – осведомился Шестаков, не меняя расслабленной позы.

Матвеев пожал плечами и, явно кого-то пародируя, сообщил с чужими интонациями:

– Неушев рулил заводом сто лет, ОМГ попросила его подвинуться, он уперся, тут же удачно сошел с ума, убил всех вокруг – и ОМГ забрала «Потребтехнику».

– Кровавый режим как есть. ФСБ взрывала дома в Москве, как говорится, да? Вам виднее.

– А вам?

Шестаков тонко улыбнулся.

– У меня вот такой корочки нет, как у вас, чтобы рассуждать. И ей-богу, вы бы лучше с коллегами своими местными пообщались. А я ничего не увлекательного скажу. Убил – сел, больше ничего. И не сильно интересуюсь. А случайно он именно сейчас свихнулся, специально, или еще как – это вопрос не ко мне.

– Да у меня пока и вопроса такого нет.

– Пока?

– Пока, Сергей Иванович. То есть, прошу прощения, до свидания и всего вам хорошего, – сказал Матвеев, вставая.

Руку он подавать не стал – да и Шестаков специально продолжал держать пальцы на загривке, хоть они и занемели, кажется.

Уже от двери Матвеев спросил:

– Так я могу с вашими замами пообщаться?

– Да вы все можете, – весело воскликнул Шестаков, с облегчением разводя руками. – Мой завод – ваш завод. Как говорится, что душеньке угодно и в любой последовательности.

Он отжал кнопку и попросил Людмилу Петровну организовать встречи товарища со всеми, с кем тому угодно.

Матвеев душевно поблагодарил и притворил открытую было дверь, потому что услышал:

– Вы, кстати, один приехали?

– В смысле?

– Ну, может, с бригадой, и по очереди ходите.

– Ну, я все-таки не из Генпрокуратуры, чтобы толпой сразу, – рассмеялся Матвеев. – Сапсэм один. Так что если вдруг чего надумаете или вспомните – мне и звоните, хорошо? Телефон я секретарше оставлю.

Шестаков улыбнулся и отвернулся к компьютеру. Дождался, пока мягко затворится дверь, потом, после недолгого бубнежа, совсем уже неслышно, вздохнет дверь приемной, а секретарша доложит, что чекист ушел к Еремееву.

И только после этого набрал Жаркова.