Крис Павон - Экспаты

Джулия поймала ее взгляд. Кейт глубоко вдохнула, стараясь сохранять спокойствие.

Декстер был в джинсах и черной рубашке, как и многие оказавшиеся здесь мужчины. Но у него единственного эта рубашка не заправлена в джинсы, тогда как у остальных на поясе были туго затянутые ремни с выдающимися статусными пряжками, с серебряными или даже золотыми логотипами — большие хвостатые буквы H или G в рамочке; нынче такие в большой моде. А Декстеру даже в голову не пришло прикупить себе нечто подобное и заправить рубашку в штаны, дабы всем демонстрировать этот символ высокого статуса. Нет, такого за ним не водилось; уж она-то знала своего мужа — подобное не в его стиле. Но конечно же, знала она его не до конца.

Кейт огляделась, изучая присутствующих мужчин. Все эти банкиры с платиновыми часами и туфлями из шкуры аллигатора, в облегающих джинсах из толстого денима с лайкрой, в рубашках из смеси шелка и хлопка с сияющими перламутровыми пуговицами и вручную обработанными петельками разговаривают о своих новейших лыжах, о шале в Швейцарии с полным обслуживанием, о виллах в Испании и полетах первым классом в Сингапур, о покупке на будущий год новой «ауди», о последних моделях «ягуара», о курсе доллара к евро, о налоговых декларациях, о «коротких» деньгах. Сплошные деньги, деньги, деньги: как их заработать, как их истратить. Как их съесть, выпить, износить.

Декстер на Рождество подарил Кейт часы — золотые, на кожаном ремешке, простые и элегантные. Цена была ясно и четко обозначена на образце, выставленном в витрине на рю де ла Бушери, ее мог видеть любой: 2100 евро. Все мужья два раза в год приезжают за покупками на центральные улицы — на Рождество и перед днем рождения жены. Они пялятся на витрины одних и тех же магазинов на одних и тех же улицах, обозревают и изучают те же цены, которые изучают все женщины, так что любому, кому до этого есть дело, точно известно, сколько стоит та или иная сумочка: среднего размера — 990 евро, а с карманчиками побольше — 1390.

И эти женщины, эти мамочки — все бывшие адвокатши, учительницы, психиатры и журналистки. Все бывшие. Все экспаты. Теперь все они — кухарки и уборщицы; ходят по магазинам, занимаются мытьем и готовкой. В головах и в руках у них ценники, эти проекции доходов их мужей и собственного желания потратиться на всякую ерунду. На семейное благополучие.

Неужто и Декстер незаметно для нее превратился в такого мужчину? Если так, ему и теперь удается это скрывать. А Кейт оставляет ему свободу действий. Потому что понимает, что конфронтация с ним — в момент, когда агенты ФБР расследуют его дела, — не принесет ничего хорошего. Ей самой нужно выяснить правду. А она вполне способна это сделать, ничуть не хуже кого-то другого. Нет, даже лучше: она имеет доступ к его компьютеру, к его вещам, знает его расписание. Его прошлое. И как работают его мозги.

— Привет, Кейт, — сказала Джулия.

Кейт не могла понять, что за выражение у нее на лице. Никак не могла определить, на каком уровне правдивости или на какой глубине продолжающегося обмана они по умолчанию согласились общаться, пусть даже посреди этой толпы. Честность — консенсуальный континуум, она основана на обоюдной договоренности сторон, пусть не выраженной словами.

Знает ли Джулия об осведомленности Кейт, что она агент ФБР? И в чем заключается ее задание?

Кейт отбросила в сторону собственную гордость. Или свое отвращение. Свою защитную стену, свою враждебность.

— Привет, Джулия.

Ну какое же это полное одиночество?! Вокруг масса людей, переполненных неправдами, неспособных никому сообщить что-то реальное, настоящее. Непонятные, ненужные знакомства, случайные друзья, закадычные приятели, даже ее единственный душевный друг, единственный человек в мире, ее напарник, спутник жизни, союзник, ее все. Вот он, откинул голову в безудержном смехе, очки съехали набок, волосы взъерошены, на лице кривая улыбка. Она так его любила! Даже когда ненавидела.

Кейт задумалась о собственном муже, о тайнах и секретах, возникших между ними, о дистанции, которую эти секреты создавали. О своих собственных секретах, своей тайной жизни. О шпионских наблюдениях за ним, которые она уже проделала и еще намерена проделать, о мощной стене лжи, с каждым днем становившейся все выше, с каждым разговором, который у них не получился, с каждым не сделанным допущением.

Кейт поднялась по лестнице. Тихо, в одиночку, миновала этаж, занимаемый родителями, взошла на следующий, детский, в ничью ванную комнату, самую дальнюю. Коричневый налет на бортиках ванны, бутылки шампуня, украшенные незнакомыми персонажами мультиков, выпущенных во Франции, Германии, может, Дании. Несколько тюбиков зубной пасты на разных стадиях использования, с налипшими и застывшими наплывами — всеобщая неконтролируемая небрежность, обычная для детской ванной.