Андрей Троицкий - Бумер-2

А через день начальник вызвал снова. На этот раз разговор оказался коротким. Начальник прямым текстом объявил, что Костю выписывают из санатория через пять дней. «Что было между нами, — забыто, — писал Кот. — Точнее, я стараюсь это забыть. Потому что этого не поправишь, а пацанов не вернешь». Еще он просил встретить его у вахты, когда он будет выходить. Шмоток у него нет никаких. Конечно, голяком его за ворота не выпихнут. Но надо бы привести хоть какой прикид.

— Все склеивается, — сказал вслух Димон. — У тебя когда следующий рейс на зону?

— Послезавтра.

— Найдешь на промке Кота. Передашь ему на словах, что встретить его не смогу. Пусть приезжает в Москву поездом. И дует по адресу. Или позвонит, я его подхвачу у вокзала. И деньги передай.

Димон полез в брючный карман, но водила взмахнул руками.

— Этого не надо. Деньги у него с того раза остались. Лучше не давать. Найдут при шмоне и… На хрена нужны лишние неприятности.

— Логично, — согласился Димон.

Он весело посмотрел на Финагенова. Водитель явно чувствовал себя не в своей тарелке. Такие квартиры он видел на картинках в журналах. А вот теперь сам попал в зазеркалье, где живут богатеи вроде этого Димона. Почесывая затылок, Финагенов, прикидывая про себя цену вещей, стоявших в комнате. Переводил взгляд с богатой люстры на стены кабинета, обитые гобеленовой тканью, со стен на картины, с картин на богатые шкафы, инкрустированные медью и украшенные ручной резьбой.

— Ты кури, — сказал Димон. — Не стесняйся. А что, тебе эта картина понравилась? — он показал пальцем на полотно в золоченой раме, висевшее у него за спиной. — Это Поль Сезанн.

Димон подумал секунду и пояснил.

— То есть это не сам Сезанн нарисовал. Это копия. Очень хорошая дорогая копия. Написана почти сто лет назад. На подлинник у меня денег не хватает. Пока не хватает.

— Сезанн? — переспросил Финагенов, так и не рискнувший закурить. — Похоже на кликуху.

— Это фамилия. Ну, художник такой был, французский. Картина называется картина «Дом повешенного». То есть натурально в этом самом доме удавился мужик. А Сезанн нарисовал дом.

— А на фиг его рисовать, если там человек руки на себя наложил? И дом так себе. Ни красоты, ни радости.

— Ну, не знаю, — ответил Димон. — У Сезанна ведь не спросишь. Потому что он того… Сам давно в ящик сыграл. И закопали. Значит, не нравится?

Финагенов пожал плечами, мол, у богатых свои причуды и мозговые завихрения. В своей квартире, даже в щитовом дачном домике, эту мазню он никогда бы не повесил. Сколько бы она не стоила, хоть тысячу долларов. А Димон, видать, большие бабки вбухал в «Дом повешенного».

— Не то, чтобы не нравится, — Финагенов боялся оскорбить художественный вкус Ошпаренного. — Мрачная картина. На любителя. А вот кабинет у вас хороший. Как в Третьяковской галерее побывал. Тут посидишь, сам художником заделаешься.

— Ладно, — махнул рукой Димон, заканчивая дискуссию на высокие темы. — Чего он велел на словах передать?

— Ничего такого, — помотал головой Финагенов. — Сказал, что в письме всего не напишешь. Мол, встретитесь и потолкуете. И просил напомнить насчет вещей. Чтобы вы не забыли.

— Не забуду. Еще что?

— Ничего. Благодарил за деньги и харчи. У него все пучком.

Димон, не поскупившись, позолотил ручку водителя, проводил его до лифта.

Вернувшись в кабинет, он долго шарил по выдвижным ящикам шкафов, распаковал пыльную коробку, забитую всякой мелочью, пока не нашел, что искал. Застекленную фотографию двадцать на пятнадцать в самодельной рамочке. Полироль облупилась, а стеклышко треснуло в углу. Димон протер свою находку салфеткой, поставил на стол, включил лампу.

Вместе стоят четверо старых друзей: Леха Килла поднял биту, положил ее на плечо, как винтовку. Словно готовится кого-то треснуть по репе. Рядом Петя Рама, он улыбается, накрыл влажные плечи махровым полотенцем и сжимает в ладони пивную банку. Улыбка глупая, похоже, что Рама оприходовал не один литр пива и, чтобы согреться после купания, добавил кое-чего покрепче. Следующим стоит Костян Кот, он серьезен, морщит лоб, словно думает о чем-то важном, беспокоится о делах. Или предчувствует близкую беду. Черт знает, о чем он тогда думал. Последним в ряду сам Димон. Позируя фотографу, он распахнул полы ветровки, под которой полосатый тельник, какой-то несвежий, мятый. Сзади ровная поляна, река, на другом берегу влажный хвойный лес.

Они фотографировались, когда ездили за город на шашлыки. Расставили на огромном пне пустые бутылки и банки, расстреляли из пистолетов кучу патронов. А потом… Удочек с собой не захватили, и Димон спьяну предложил половить раков, засучив штаны, залез в мелководную речку. Вода была прохладной, а течение быстрым. Он поранил ногу о корягу, выбрался на берег на карачках. Кто-то из парней наскоро перевязал ступню носовым платком, обломал молодую осинку и сделал Димону что-то вроде посоха или костыля, чтобы тот спокойно дошагал до машины. Но идти он не смог, потому что кровь долго не успокаивалась. Рама подогнал тачку ближе, принес аптечку. Хотели даже Димона в больницу везти, но все обошлось.