Стивен Кинг - Долорес Клейборн

– Алло! Могу я поговорить с миз Долорес Клейборн?

Я сразу сообразила, что звонок междугородный, и не только по легонькому эхо в трубке, какой бывает, когда с материка звонят. Главное, у нас на острове никто женщин «миз» не называет. Ты либо мисс, либо миссис, а вот миз пока через пролив не перебралась, хоть раз в месяц и появляется в аптеке на подставке с журналами.

– Слушаю, – отвечаю.

– Вам звонит Алан Гринбуш, – говорит она.

– Странно, – говорю с ехидством. – По голосу вы вроде бы не Алан Гринбуш.

– Звонят из его конторы, – говорит она, будто я редкую глупость сморозила. – Не вешайте трубку, я сейчас соединю вас с мистером Гринбушем.

Она меня врасплох поймала, и я сперва фамилию не узнала. Помнила, что вроде бы слышала ее, только вот где?

– А касательно чего? – спрашиваю.

Она помолчала, словно бы ей не полагалось давать такие сведения, а потом сказала:

– Если не ошибаюсь, дело касается миссис Веры Донован. Так я вас соединю, миз Клейборн.

Тут до меня дошло – Гринбуш, который ей все эти заказные письма присылал.

– Ладно, – говорю.

– Извините?

– Соединяйте, – говорю.

– Благодарю вас, – отвечает. В трубке щелкнуло, а я стою в одном нижнем белье и жду. Всего несколько секунд прошло, а показалось, что очень долго. Перед тем как он заговорил, мне вдруг представилось, что они поймали меня на том, что я за Веру расписывалась. Я уж и не сомневалась. Вы не замечали, что чуть одно не заладится, так сразу все наперекосяк идет?

Тут слышу в трубке его голос.

– Миз Клейборн? – говорит он.

– Да, это Долорес Клейборн, – отвечаю ему.

– Вчера днем мне позвонил сотрудник полицейского отделения на Литл-Толле и сообщил о кончине Веры Донован, – сказал он. – Час был уже поздний, и потому я решил отложить звонок к вам до утра.

Меня так и подмывало сказать ему, что кое-кто на острове не постеснялся трезвонить ко мне и ночью, но, конечно, я говорить этого не стала.

Он откашлялся, а потом сказал:

– Пять лет назад я получил от миссис Донован письмо с инструкциями сообщить вам некоторые сведения о ее имуществе в течение двадцати четырех часов после ее кончины. – Тут он опять откашлялся. – Хотя я с тех пор часто беседовал с ней по телефону, письмо это было последним, которое я получил от нее. – Голос у него был очень сухим и осторожным. Такой голос, что его не слышно, когда он тебе что-то говорит.

– Да о чем вы? – спрашиваю. – Бросьте вилять и кхекать. Скажите прямо.

– Рад поставить вас в известность, – говорит он, – что, если не считать небольшой суммы, оставленной Приюту Маленьких Скитальцев Новой Англии, вы по завещанию миссис Донован ее единственная наследница.

У меня язык к небу прилип, а в голове одна мысль: как она разобралась, что я с пылесосом проделывала.

– Позднее сегодня вы получите официальную телеграмму с подтверждением, – говорит он, – но я очень рад, что успел сообщить вам лично до ее прибытия. Миссис Донован очень на этом настаивала.

– Да, – говорю, – настаивать – это она умела.

– Не сомневаюсь, что вы скорбите о кончине миссис Донован, как и все мы, но я хочу поставить вас в известность, что вы будете очень богатой женщиной, и, если в этих обстоятельствах я могу оказать вам какую-либо помощь, я буду счастлив предложить ее вам, как прежде миссис Донован. Разумеется, я буду ставить вас в известность о процессе утверждения завещания, но я, право, не предвижу никаких затруднений или проволочек. Наоборот…

– Тпру-у, приятель! – говорю я, вернее сказать, прохрипела. Прямо как лягушка в пересохшей луже. – Это сколько денег-то?

Конечно, я знала, Энди, что у нее за душой кое-что есть. Хоть последние годы она ничего, кроме ночных фланелевых рубашек, не носила и питалась только кэмпбеллским супом и детскими смесями Гербера, богатой она все равно оставалась. Я же видела дом и машины видела, а иногда заглядывала в бумаги, приходившие заказным письмом, повыше строчки для подписи. В некоторых из них про акции говорилось, и понятно, что коли вы продаете две тысячи акций «Апджона» и покупаете четыре тысячи акций «Миссисипи Велли Лайт энд Пауер», так еще не бредете по прямой дорожке в приют для неимущих стариков.

И спрашивала я не для того, чтоб поднабраться кредитных карточек и начать заказывать то и се по каталогу Сирса – даже и не думайте. Причина у меня была поразумнее. Я же знала, что число тех, кто думает, будто я ее прикончила, будет расти с каждым долларом, какой она мне оставила, и хотела знать, в какое горе это мне обойдется. Думала я, что будет это шестьдесят тысяч или семьдесят… только он сказал, что она какие-то деньги завещала приюту, и я прикинула, что на круг поменьше выйдет.