Грег Кайзер - Самая долгая ночь

— Простите меня, — Пройсс уловил намек. Он откинулся на спинке стула и вытащил из нижнего ящика шкафа у себя за спиной бутылку коньяка «Пьер Ферран» и пару бокалов. — Боюсь, что это одна из последних моих бутылок. Да, друзья из французов никакие, если они не в состоянии снабжать нас вот этим. — Он разлил золотистый коньяк по бокалам и вручил один Науманну. После чего начальник и подчиненный звонко чокнулись.

— Прозит! — пожелал Науманн. Пройсс хотел было откликнуться пожеланием здоровья фюреру, однако решил этого не делать и лишь повторил жест своего шефа.

— Я хотел поговорить с тобой, Хорст. Это главная причина, почему я по пути в Гаагу заехал в Амстердам. Хочу поделиться кое-какими новостями. — Науманн опустился в кресло и вытащил из портсигара русскую папиросу. Защемив в двух местах картонный мундштук, закурил. Грубый табак затрещал, рассыпаясь искрами, и на серый мундир Науманна светлыми хлопьями посыпался пепел. Науманн поспешно его отряхнул, а сам подался вперед, как будто собирался раскрыть какой-то секрет.

— Гиммлер планирует к концу июля полностью очистить Голландию от евреев, сделать ее Judenfrei. Еще до того, как здесь высадятся вражеские войска. Ailes ausrotten, — прошептал он. Уничтожить все следы.

Пройсс поймал себя на том, что у него отвалилась челюсть. Но ведь это же невозможно!

— Вы шутите.

— Отнюдь, — возразил Науманн. — Гиммлер лично сказал мне, что хочет не позднее конца июля срыть до основания Вестерборк, чтобы от него не осталось и следа. — Науманн пожал плечами. — Я спросил его, куда отправят евреев, и он ответил, что никаких евреев не останется. — Над письменным столом Пройсса повисло облачко мерзкого папиросного дыма и поплыло к двери. В кабинетах офицеров гестапо, с которыми соседствовал отдел СД, обязательно почувствуют эту вонь. Пройсс знал: Науманн нарочно курит эту гадость, чтобы напоминать окружающим о том, что в старые добрые дни он служил в России.

— Мы ведь давно с тобой друг друга знаем, Хорст, верно?

Пройсс кивнул. Верно. Науманн присматривал за ним и оберегал его в 1941 и 1942 годах, когда сам он командовал зондеркомандой в составе Einsatzgruppe B, начальником которой был Науманн. Это Науманн учил его выискивать и отлавливать евреев в советской России. Там же Пройсс приобрел опыт ликвидации этих недочеловеков, которых они ловили в лесах и, подогнав к свежевырытым ямам, расстреливали, расстреливали и расстреливали. Передышку делали лишь тогда, когда кончались патроны, а голова начинала кружиться от обильной выпивки. Это была жуткая работа, ужасная. Но необходимая. Науманн был в числе тех, кто помог ему понять эту необходимость. Более того, Науманн посодействовал его переводу в Голландию. Здесь Пройссу уже не нужно было расстреливать евреев, в его обязанности входила лишь их депортация. Он очень многим был обязан бригадефюреру.

Из внутреннего кармана своего безупречно скроенного и отутюженного мундира Науманн вытащил какую-то бумагу и, держа двумя пальцами, протянул ее Пройссу.

— Почитай это!

Обергруппенфюреру СС Х. Раутеру

Бригадефюреру СС доктору Э. Шенгарту

Бригадефюреру СС Э. Науманну

Штурмбаннфюреру СС В. Цёпфу

В данный момент, как и прежде, самым важным для меня является контроль за количеством евреев, которых возможно депортировать на Восток. В кратких ежемесячных отчетах РСХА я хочу получать лишь сведения о количестве депортированных и количестве евреев, все еще остающихся в лагерях.

Интонация послания была бесстрастной и сдержанной, как и все циркуляры из Берлина, однако Пройсс давно уже научился читать между строк. То, что читалось между строк данного документа, вызвало у него неприятное ощущение холодка, быстро пробежавшего по затылку.

— Рейхсфюрер недоволен, — произнес он.

Папироса Науманна вновь затрещала и заискрила, а сам он кивнул и спросил:

— Когда ты в последний раз разговаривал с Цёпфом?

Пройсс задумался.

— Примерно неделю назад. Он позвонил мне и поблагодарил за коньяк, который я ему передал. Вот за такой. — Он поднял свой бокал. — А почему вы спрашиваете?

— Он не говорил тебе, что его вызывали в Берлин? Мы уехали туда вместе, он и я, четыре дня назад. Но он через день сразу же вернулся в Гаагу.

— Нет, он ни словом не обмолвился о Берлине.

— Цёпфа вызвали в Берлин для встречи с Эйхманом.

Ничего удивительного. Пройсс был подотчетен Цёпфу, а Цёпф, который руководил в Голландии делами с евреями, в свою очередь подчинялся непосредственно 4-му Управлению РСХА В-4, которое занималось евреями. Начальником же управления был Эйхман. Все директивы о депортации евреев исходили из Берлина, прямо из аппарата Эйхмана. Поэтому, если у Эйхмана возникли проблемы, то он вызвал к себе Цёпфа.