Валерий Михайлов - Комедианты

– Хорошо. Пусть будет так. Простите, я вас не задерживаю?

– До полуночи я в вашем распоряжении.

– Полночь… До чего же мы любим условности!

– В полночь за вами придут.

– Я не о вас. Я вообще. Возьмём хотя бы литературу. Меня всегда смущал тот факт, что всякая нечисть появляется с боем часов, тогда как это не более чем условность нашей двуногой цивилизации. Существуют не так много мест, где календарная полночь, назовём это так, совпадает с астрономической, и если уж нечисть так привязана к полуночи, она должна появляться не с боем часов, а с появлением солнца в зените на противоположной точке земного шара.

– Зато исчезают они с первыми петухами. То есть возвращаются к себе, уже исходя из реального времени.

– Значит, это такая же процедура, как политический арест. Сначала звонок по телефону, потом среди ночи, обязательно среди ночи и обязательно после полуночи…

– Потому что они и есть настоящая нечистая сила, они, а не привидения и бесы.

– А они и есть привидения и бесы. Попав туда, они перестают быть людьми.

– Или только ими становятся.

– Возможно. Взять хотя бы моих экспериментаторов. Когда-то большинство из них были весьма неплохими людьми… Да тот же Дюльсендорф. Ученый бессребреник. Почти фанатик. Он же изначально хотел добра для всех, а теперь…

– Теперь он служит эксперименту, которому, по большому счёту, нет никакого дела до человечества и прочей несущественной, с его точки зрения, ерунды.

– Зачем же тогда, по-вашему, он всё это создал?

– Не знаю. Возможно, чтобы разобраться…

– Разобраться в чём? По-моему, с нашей помощью можно только ещё сильнее запутаться.

– Вы всё ещё слишком хорошо о себе думаете, о всех нас. С чего вы взяли, что он хочет разобраться именно в нас? Может, он как математик… Берёт лист бумаги, точит карандаш, пишет формулы…

– Не знаю. Я вообще ничего не думаю… Особенно в последнее время.

За окном шёл дождь со снегом. Ноябрь. Первый месяц зимы. Настоящей тоскливо-промозглой зимы с обязательной сыростью, ветром и, ещё хуже, морозами. Ненавижу морозы. Для меня нормальная температура окружающей среды находится в районе тридцати градусов по Цельсию. Зимой у меня всегда остервенелая холодная депрессия, когда не хочется ничего, особенно не хочется вставать, вылазить или вылезать из-под одеяла, напяливать на себя кучу одежды и идти в этот холодный, грязно-мокрый кошмар. От одной только мысли об этом мне стало холодно, и я ещё сильней закутался в одеяло.

Наверно, я заснул, потому что не услышал, как вернулся Каменев, который где-то прошлялся всю ночь. Он был злым, небритым, и от него разило водкой.

– Валяешься? – спросил он с явным раздражением в голосе.

– Ненавижу зиму.

– Это хорошо.

– Хорошо?

– Твоя ненависть нам сегодня понадобится.

– Опять манёвры?

С того дня как он снял меня с крыши, он не давал мне покоя. Постоянные рассказы о себе и об эксперименте, постоянные тренировки, а в последнее время добавились ещё и манёвры. Так я называл учебные вылазки в большой мир. Он заставлял меня воровать какую-то ерунду на базаре, зачастую на глазах у ментов, заставлял ходить на футбол, участвовать в потасовках.

– Ты должен быть неуязвим в любой ситуации, – говорил он, покупая билеты на матч, где двадцать два бугая под истошные вопли зрителей пинали ногами мяч, а зачастую и друг друга.

Подобные мероприятия наводили на меня тоску, как и пьяные драки, которые часто провоцировал он сам. Моей же задачей было выйти из всего этого бедлама без какого-либо ущерба для здоровья, чего я и сам желал не меньше, чем Каменев.

– Сегодня боевая вылазка.

– Кого бьём?

– Всех. Одевайся. Сейчас уже люди придут, а ты ещё тут валяешься.

– Ненавижу эту страну! – с чувством сказал я, выползая из-под одеяла в плохоотапливаемую чуть тёплыми батареями комнату.

Труднее всего было заставить себя откинуть одеяло.

– На завтрак время есть? – спросил я, торопливо одевшись.

– Конечно. Никто не знает, сколько мы там пробудем.

– Где?

– Увидишь.

– Хорошо, – согласился я. В таком состоянии он всё равно бы ничего не сказал, – чем будем завтракать?

– Картошка, капуста, рыба.

– Какая рыба? Колбаса?

– Селёдка. Замечательная. – Он улыбнулся.

– Селёдка – это хорошо.

Только мы сели за стол, как заявилась парочка Каменевских бойцов.

– Знакомьтесь.

– Игорь, – сказал я, не подавая руки, – руки в селёдке.

– Ганс, – он автоматически протянул руку и тут же убрал.