Бентли Литтл - Ассоциация

Они оказались у южного края арены – там, откуда пришел Барри. Дверь по-прежнему загораживали Ральф и другие добровольцы. Бежать было некуда. Колхаун занес руку для удара. Барри отскочил влево, взмахнул рукой, защищаясь, и попал председателю по голове.

Волосы Колхауна соскользнули. Это оказался парик, а под ним… Не лысина, что-то другое. Пульсирующие черные щупальца под тонкой, полупрозрачной кожей. Сквозь слой грима проступили иные черты. Сколько раз, сочиняя свои книги, Барри представлял себе подобные сцены, но когда столкнулся с таким в действительности, у него сердце замерло от ужаса.

И все же ему хватило присутствия духа вспомнить еще одну статью – она попалась на глаза, когда Барри листал устав на ежегодном собрании.

– Нельзя появляться в общественных местах лысым! – завопил он.

Колхаун попятился.

– Пятнадцатая статья! – крикнула Лиз.

Подняв голову, Барри увидел ее на трибуне – Лиз стояла прямо и гордо среди толпы зрителей. Она улыбнулась Барри.

За Рэя, подумал он.

– Пятнадцатая статья! – эхом подхватил Барри и почувствовал, что настроение толпы изменилось.

Изменилось в его пользу – но это не принесло радости. Было скорее противно. Поначалу зрители не решались примкнуть к той или другой стороне, боясь просчитаться, а теперь бросились поддерживать победителя.

Колхаун, как видно, тоже почувствовал перемену. Он закружил по арене, растерянно глядя на трибуны, на ложу правления.

– Погодите!

Его уже не слушали. Зрители повскакивали на ноги, указывая пальцами на председателя.

– Восьмая статья! – орали мужчины.

– Пятнадцатая! – визжали женщины.

Колхаун словно съежился под этим словесным шквалом.

Члены правления кинулись по проходу, надеясь удрать от разъяренной толпы, но женщины в вечерних платьях и мужчины в смокингах ринулись на них, толкая и не давая пройти.

Многие спрыгивали с трибун прямо на арену. Барри прижался к стене, с опаской озираясь. Его пугал воцарившийся вдруг хаос. Откуда-то сверху прилетел ботинок и врезался Колхауну в лицо. Брошенный кем-то бокал попал старику в плечо.

Председатель разразился гулким, неестественным хохотом. Чей-то каблук содрал у него со щеки часть грима, и вновь обнажилась полупрозрачная кожа с копошащимися под ней черными извивами щупалец. Если бы все происходило в фильме или в романе, наверняка оказалось бы, что Колхаун – инопланетянин или тварь из какого-нибудь четвертого или пятого измерения.

Но Барри неведомо откуда знал, что на самом деле все не так. Председатель – не порождение иных миров. Он родился человеком.

А стал таким, потому что вошел в правление ассоциации.

Колхаун развернулся неуловимо стремительным движением. Все еще хохоча, он вытянул когтистую руку и с силой толкнул полураздетого Барри в грудь.

Уэлч почувствовал, как треснули ребра. Дыхание застряло в горле. Он отчаянно замахал руками, стараясь удержать равновесие. Пальцы задели мягкую шелковистую ткань председательской мантии. Падая, Барри машинально вцепился в нее. Материя не порвалась и чуть смягчила падение. Благодаря этому Барри не растянулся во весь рост, а всего лишь шлепнулся на задницу.

Колхаун вновь развернулся к нему.

И тут все бросились на председателя.

Должно быть, полтора десятка человек выбежали на арену, сжимая кулаки, с перекошенными от злобы лицами. А с трибун прыгали еще и еще. У многих нашлось оружие – перочинные ножики, ключи, бутылки от шампанского.

– Одет не по форме! – прокричал охранник Кертис, с размаху опуская рукоять револьвера на кошмарную голову.

Какой-то старичок воткнул Колхауну в спину авторучку с воплем:

– Восьмая статья! – Потом вытащил авторучку и снова ударил. – Пятнадцатая статья!

Несколько человек тянули в разные стороны мантию Колхауна. В реве толпы и раскатах грома звук потонул, зато было видно, как черная ткань разорвалась по всей длине. Колхаун пронзительно завыл. В прореху вывалились почерневшие гнилые потроха, еще связанные с телом и друг с другом скользкими жилами. Струйки пара с шипением поднимались там, где на эти невероятные внутренности падали капли дождя, пробивая сотни крошечных дырочек.

У Колхауна не было ни настоящей кожи, ни мускулов. Его отвратительное тело состояло из кучи разрозненных органов, и вместе их удерживала мантия, вроде бинтов у мумии, хоть и непонятно, как для этого могло служить такое просторное одеяние.

Дергаясь в конвульсиях, визжа от боли и ненависти, Колхаун рухнул на колени, затем растянулся плашмя. Кое-как он перевернулся на спину и наконец затих. От грима не осталось и следа. Голова представляла собой пульсирующий комок черных червеобразных отростков. В дыре на месте рта скапливалась дождевая вода.