Ник Гоуинг - Петля

На Беговой улице неуклюжее и осыпающееся здание разрушающегося ипподрома возвышалось в морозном воздухе как окоченевший монумент. Скользящая по льду «скорая» делала все возможное, чтобы удержаться на обледенелой колее, окружавшей внешний круг скаковой полосы. Но поездка к баракам боевиков на ипподроме заняла значительно больше времени, чем рассчитывал Поляков. Внутри, в сыром спертом воздухе кирпичных лачуг, он застал наемников, коротающих время за игрой в карты, прослушивающих надоевшие магнитофонные записи и жующих горбушки черствого хлеба. Всеобщее недовольство прямо-таки давило.

— У меня к вам дело, товарищ. Срочно… — Полковник выпалил это, вызвав Барсука наружу. — Предстоит работа! — Он увидел, как просияло лицо у Барсука, словно у ребенка, ожидающего подарок. — Работа серьезная. Сегодня ночью. Многие из этих ребят не вернутся. Это будет, похоже, наихудший вариант партизанской войны — грязной, кровавой, жестокой.

В девять часов наемники ехали на северо-запад от московской кольцевой дороги в чернильно-темные леса Архангельского. Бронетранспортер Барсука — впереди. За ним вплотную следовал тщательно охраняемый «КамАЗ». Замыкали колонну два захваченных у кого-то автобуса, набитых до предела боевиками и их имуществом. Милиция вдоль Ленинградского и Волоколамского шоссе посиживала в своих будках и лениво наблюдала за движущейся колонной. Стражей порядка ничто не обеспокоило, потому что вообще никто ни о чем не беспокоился с некоторых пор.

Марченко снова набрал номер. Это была уже восьмая попытка связаться с Таней на даче. И снова линия не отвечала.

Неполадки с телефоном происходили нередко, особенно в зимнее время, когда из-за морозов рвались провода и лопались дверцы наружных телефонных ящиков. И эти неполадки участились с тех пор, как стала разваливаться отлаженная система материального обеспечения Архангельского вместе с коммунистической партией после августовского путча. Но на этот раз все было иначе, даже хуже обычного теперь бардака. Впервые вышли из строя обе линии — его личная, марченковская, и служебная связь КГБ.

Помня рассказы Полякова о зверских жестокостях, когда хивинская банда практически разрушила раджабовскую резиденцию, Марченко хотел, чтобы Таня покинула дачу до того, как узбекские боевики успеют окружить участок. Впервые он о ком-то проявлял большую заботу, чем о себе самом. Жена служила ему верой и правдой четыре десятка лет. Она была олицетворением дорогой бабушки, которая и понятия не имела о том преступном грубом мире, в котором обретался ее муж. Она заслуживала лучшей участи, чем погибнуть под перекрестным огнем на персональной даче.

Нервы сдали. Время торопило. Он набрал номер старой Кати в сторожке у входа. Тоже молчание. Попытался связаться с сыном Юрием: молодое семейство жило в двадцати километрах от Архангельского, в доме для известных авиастроителей на площади Восстания, недалеко от городского центра. Здесь гудки были, но никто не брал трубку.

Оставить командный пост в морге не было возможности, ведь «Братство» подвергалось опасности, усиливающейся с каждым часом. Марченко схватил новую сигару, принялся ее жевать. Он хотел предупредить Татьяну, но все, что он мог, это вверить ее судьбу Полякову и людям Барсука.

Но ведь опять Поляков не знал всего. Сам же Марченко умолчал о многом. Теперь, возможно, придется расплачиваться жизнью Тани.

— Мерзавец, — пробормотал Марченко. — Мерзавец! — Впервые он проклинал себя за собственную жадность и эгоизм.

Напольные часы пробили десять. Таня на кухне готовила ужин.

Сначала ее встревожил рев мотора. Что происходило снаружи? Из сторожки не звонили.

Таня включила свет и отодвинула занавеску. Какие-то люди, вооруженные, бегали взад-вперед, перекрещивались лучи автомобильных фар, слышались слова команды. Кто-то сбрасывал с грузовиков тяжелые ящики.

На некоторое время женщина овладела собой, затем вдруг вспомнилась овца с пустыми остановившимися глазами, висящая на крюке в гостиной. Кровь капала из перерезанного горла, из вспоротого брюха на ковер.

Таня закричала.

Послышался настойчивый стук и требование открыть дверь. О Боже, где же старая Катя? Почему не позвонила? Где охрана? Где Евгений и Саша?

Тяжелые запоры не выдержали, и входная дверь распахнулась, раскачиваясь на петлях. Несколько человек в маскировочной форме заполнили прихожую. Двое выступили вперед — в шерстяных шапках-«баклавах», вооруженные как партизаны. Пулеметные ленты перекрещивались на груди. Гранаты и минометы свисали с широких поясов. Заряды взрывчатки торчали из всех карманов, как плитки шоколада. Поправив автоматы за плечами, оба отдали воинскую честь.