Сохейр Хашогги - Мозаика (в сокращении)

Джорди встал:

— Нет, папа. Мама тут ни при чем. И ты тоже. Все дело во мне.

Карим кинулся на него, занес руку.

— Нет, Карим! — закричала Дина.

Джорди стоял не шелохнувшись, только кулаки стиснул.

Карим остановился, опустил руку.

— Вы оба мне отвратительны, — сказал он. И направился к двери. — Я ухожу. Не желаю вас видеть. Обоих. — На пороге он остановился. Вид у него был сосредоточенный. — Есть люди, которые решают подобные вопросы, — сказал он. — Специалисты. Завтра Джорди пойдет к одному из них.

— Папа, я не пойду ни к какому психиатру. Я не сумасшедший. Я просто гей.

Карим стоял на своем:

— Пойдешь. Или уберешься отсюда вон. Отправлю тебя в военное училище.

Даже Дина понимала, что это — пустая угроза. Для военного училища Джорди был слишком взрослым.

— Думаете, я шучу? — сказал Карим, хотя никто и не думал улыбаться. — Завтра же найду врача. И ты к нему пойдешь. Или я так или иначе уберу тебя из дома. — Он обернулся к Дине. — А пока что я не желаю его видеть. Пусть не попадается мне на глаза. Приносите ему еду в его комнату.

— Карим, ты…

— Не смей со мной спорить! Тебе мало того, что ты уже сделала?

И с этими словами он вышел из гостиной. Они услышали, как хлопнула входная дверь.

Дина и Джорди растерянно переглянулись.

Джорди тяжело вздохнул:

— Что ж, теперь я хотя бы знаю, как ко мне относится отец.

Дина обняла сына за плечи.

— Он успокоится, — сказала она. — Просто ему нужно время.

Дина понимала, что Кариму будет трудно смириться с мыслью, что его сын — гомосексуалист. Во многих мусульманских странах это считалось непростительным грехом и даже каралось смертью. Но Карим — образованный человек, он на много световых лет обогнал этих косных людей, да и любовь — любовь должна возобладать.

Психиатр мало чем помог: он объяснил, что с мальчиком все в порядке, он просто гей. И Карим отправил сына в интернат — он не желал видеть Джорди. И еще — он продолжал во всем винить Дину. Если бы она была ему настоящей матерью, если бы не была так помешана на своей карьере, и так далее, и так далее… Его гнев был несправедливым, но она понимала, как ему больно. И продолжала его любить. Всего месяц назад она предложила сходить вместе к семейному психологу. Он ответил, что подумает.

А сам уже задумал увезти близнецов.

Теперь она понимала, что предала сына — потому что не боролась за него. И еще она сдала собственные позиции, потому что Карим решил, что сам в состоянии решать все за своих близких.

На следующее утро Дина позвонила в госдепартамент. Даниэль Иган, услышав имя Джозефа Хилми, была с ней вежлива, даже приветлива. Но когда Дина объяснила, в чем дело, Даниэль насторожилась. Только сочувственно охала, но ничего конкретного не предлагала.

— Я надеялась, что… госдепартамент поможет мне… вернуть детей, — сказала наконец Дина. — Быть может, кто-то свяжется с моим мужем, убедит его вернуть близнецов.

— Это не так просто, миссис Ахмад. Как госдепартамент может повлиять на иорданца, который не нарушил никаких законов? Особенно на иорданца из такой влиятельной семьи.

— Вы хотите сказать, что не будете мне помогать?

— Послушайте, миссис Ахмад, — сказала Иган почти ласково, — у меня у самой двое детей. Если бы со мной случилось нечто подобное, я бы, наверное, вела себя точно так же, искала бы помощи везде, где только можно. Я наведу справки. Неофициально. А вы держите меня в курсе событий.

— Разумеется, — ответила Дина. Правда, не поняла зачем.

И снова в семь утра зазвонил телефон. Дина сняла трубку после первого же звонка.

— Дина… — сказал Карим ласково, почти что с нежностью.

— Карим! — тут же воскликнула Дина. — Умоляю тебя, верни близнецов! Как ты мог их у меня забрать?

— Дина, дети здесь, потому что я совершенно уверен: в Иордании им будет лучше. Они усвоят нравственные ценности, вырастут порядочными людьми…

— А не извращенцами, как их брат? Ты это хотел сказать? — оборвала его она.

Карим вздохнул:

— Дина, я и себя виню в том, что случилось с… — Он даже не мог заставить себя произнести вслух имя собственного сына. А потом спросил тихо: — Хочешь поговорить с Али и Сюзанной? Они так хотят услышать твой голос.

— А что ты сказал им про меня? — спросила она холодно.

— Я пока что не сказал им ничего определенного. Просто объяснил, что мы приехали повидаться с родственниками.

— А мне что им говорить? Что я живу в кошмаре, в который ты превратил мою жизнь?