Дэвид Марк - Сумерки зимы

Десять лет тому назад городской совет Гулля официально признал то, что и так давно было известно его жителям. Город оказался в глубокой заднице. Население сокращалось. Все, у кого водились деньжата, переехали в близлежащие городки и деревни. Получив диплом, выпускники спешили убраться подобру-поздорову. Ипотечные компании начали предлагать льготные ссуды муниципальным квартиросъемщикам, чтобы те селились в двухэтажных домах на четыре семьи в любом из новеньких, слепленных под копирку кварталах, которые росли на городских окраинах. К 2000 году в Гулле набралось десять тысяч опустевших домов, причем большинство – в Орчард-парке. Начался полномасштабный снос.

То там, то здесь еще встречаются гордые домовладельцы. Среди почерневших зубов и сгнивших десен сожженных и оскверненных вандалами жилищ иногда попадается опрятно побеленный дом. Яркозеленая лужайка. Кофейного оттенка земля. Кашпо с цветами, вывешенные по обе стороны кружевных занавесей за двойным стеклом входной двери. Здесь живут люди, не желающие покидать Орчард-парк. Уверенные, что его еще можно спасти, а запустение пришло лишь на время. Что многоэтажки рано или поздно рухнут. Что собственность, на которую владельцы копили всю жизнь, скоро обернется удачным вложением.

Они стоят лицом к лицу, разделенные полосой колдобистого асфальта, со всех сторон окруженные хаосом ржавых ставен и почерневшего кирпича. Идеальные коттеджи с морского пляжа.

Хотя в доме 59 горит свет, хозяев там нет. Старика Уоррена Эпворта прошлым вечером прихватила ангина, и его от греха подальше отправили в Королевскую больницу Гулля. Его жена Джойс гостит у дочери в Кирк-Элле. Дочь же, в свою очередь, уповает на то, что мать останется и после того, как отца выпишут из больницы. Еще она надеется, что, пока дом стоит без присмотра, туда заберутся воры. Вандалы. И спалят его ко всем чертям, не оставят и камня на камне. Тогда ее родители поймут наконец: район погиб безвозвратно. Пора уезжать.

В гостиной дома, где Эпворты прожили сорок два года, расположились двое мужчин.

На одном – черная маска-балаклава, темный свитер, черные ботинки военного образца.

У него покрасневшие от слез голубые глаза.

Другой лежит на софе, обитой тканью с цветочным орнаментом. Он одет в старую фуфайку «Манчестер Юнайтед», спортивные штаны и кроссовки. Он костляв и неряшлив, руки в пупырышках гусиной кожи и струпьях, крысиное лицо небрито. Липкие, запекшиеся красные пятна на губах. Один зуб сбит внутрь, сгнившая и окровавленная десна на виду.

Его глаза прикрыты.

От него тянет алкоголем.

Человек в вязаной шапке с прорезями для глаз осматривается в гостиной. Задерживает взгляд на разукрашенных рамках фотографий на каминной полке. На улыбчивых лицах. Новорожденных младенцах и внуках в праздничных нарядах. Школьных снимках. Моментальном кадре с «рубиновой свадьбы»: пожилая чета держится за руки, прильнула друг к дружке во главе заваленного подарками стола.

Он кивает, словно придя к решению. Ведет рукой по каминной полке, сгребая снимки. Бросает их в черную сумку-универсал под ногами.

И оборачивается к застывшей на софе фигуре.

Выуживает из внутреннего кармана желтую металлическую флягу. Закрывает глаза. Вдыхает носом.

Щедро опрыскивает лежащего бензином для зажигалок.

Отступает назад, сжимает в кулаки затянутые в перчатки пальцы.

Наблюдает за тем, как второй мужчина откашливается и бессвязно что-то бормочет, пробуждаясь.

Видит, как тот поднимает глаза. Таращится на него.

И понимает.

Понимает, что все это время жил взаймы.

Что спасся, хотя должен был сгинуть.

Что долги надо возвращать.

Он видит, как округляются глаза человека на софе, как сужаются его зрачки. Видит, как паника и ярость искажают лицо.

– Что за… Где…

Мужчина пытается встать, но его сознание затуманено алкоголем. Воспоминания размыты, бесформенны. Он помнит паб. Ссору с другим клиентом. Парковку. Первые несколько шагов на долгом пути домой, в квартирку над конторой букмекера. Затем – чья-то пятерня хватает за волосы. Холодное, твердое горлышко бутылки с силой влезает в губы. Внезапный вкус крови и водки. Неясные, гаснущие очертания чьей-то черной фигуры.

– Это чего…

Планировка кажется знакомой. Она до жути напоминает место, которое он прежде называл домом. Тем самым, который он спалил дотла, потому что был зол и любил звук пожарных сирен. Тем самым, где заживо сгорели его жена и дети.