Дик Френсис - Риск

– Если деньги клиентов не вернутся в банк к пятнице, придется сообщить в Коллегию адвокатов.

– Ро! – запротестовал Тревор.

– В какие бы одежды вы ни рядили истину, приукрашивая словами типа "неудачный" или "выгодный", факт остается фактом: каждый из нас троих знает, что поступок Денби – уголовное преступление. Как партнер фирмы я не желаю иметь с этим ничего общего. Если деньги не будут возвращены до пятницы, я напишу письмо и объясню, что в свете вновь открывшихся обстоятельств мы хотим аннулировать недавно выданный акт.

– Но Денби лишат права практиковать! – воскликнул Тревор.

Создавалось впечатление, будто оба считали, что суровая правда жизни – нечто, с чем могут столкнуться другие люди, но только не они сами.

– Не по-дружески, – сердито сказал Денби. – Излишне вызывающе, вот как вы ведете себя, Ро. Слишком праведно. Негибко.

– Какой есть, такой есть, – сказал я.

– Полагаю, нет смысла предлагать... э-э... взять вас в долю?

Тревор испуганно дернулся, пытаясь остановить его.

– Денби, Денби, – огорченно вздохнул он. – Его нельзя подкупить.

Ради Бога, не теряй голову. Если ты по-настоящему хочешь настроить Ро против себя, предложи ему взятку.

Денби угрюмо посмотрел на меня и стремительно вскочил на ноги.

– Хорошо, – горько сказал он. – Я достану деньги к пятнице. И никогда больше не ждите от меня одолжений.

Широкими шагами он в ярости покинул кабинет, оставив после себя турбулентные завихрения воздуха и более длинный след разрушенной дружбы. Бурная струя в кильватере, подумал я, переворачивающая все, что в нее попадает.

– Вы довольны, Ро? – мягко и печально спросил Тревор. Я сидел молча и размышлял.

Я мог бы уйти. Мог бы притвориться, что не знаю то, что знаю. Мог бы довольствоваться молчанием, дружбой и миром. Сдержаться и не причинять никому боли, избавить от позора, тоски и отчаяния.

Мой друг или закон? Что важнее для меня? Закон или мое собственное желание... О Боже Всемогущий.

Я сделал глотательное движение, но во рту у меня пересохло.

– Тревор, – начал я, – вы знакомы с Артуром Робинсоном?

Нет, не весело, совсем не весело смотреть, как человек терпит сокрушительное поражение. Кровь медленно отлила от лица Тревора, превратив его глаза в два огромных расплывчатых пятна.

– Я налью вам бренди, – сказал я.

– Ро...

– Подождите.

Я достал из бара бокал для вина и щедро наполнил его бренди, лишь слегка разбавив содовой.

– Выпейте, – с сочувствием посоветовал я. – Боюсь, я нанес вам удар.

– Как... – Его губы неожиданно задрожали, и он торопливо поднес ко рту бокал, чтобы скрыть это. Он пил маленькими глотками, потом отодвинул стакан на несколько дюймов: самое действенное лекарство от всех недугов.

– Как много вы знаете? – спросил он.

– Почему меня похитили. Кто это сделал. Кто владеет яхтой. Кто ею управлял. Где она теперь. Сколько она стоила. И откуда идут деньги.

– Боже мой... Боже мой... – У него тряслись руки.

– Я хочу поговорить с ним, – сказал я. – С Артуром Робинсоном.

Слабый проблеск чувства, похожего на надежду, затеплился в его глазах.

– Вы знаете... его настоящее имя?

Я назвал его. Искра надежды потухла, обратившись в холодный серый пепел. Его зубы стучали о край бокала.

– Я хочу, чтобы вы позвонили ему, – продолжал я. – Скажите ему, что я все знаю. Скажите, что я хочу поговорить. Скажите, если ему придет в голову предпринять что-то помимо того, о чем я прошу, я пойду из этой конторы прямиком в полицию. Я хочу поговорить с ним сегодня вечером.

– Но, Ро, зная вас... – В его голосе слышалось отчаяние. – Вы в любом случае сообщите в полицию.

– Завтра утром, – уточнил я.

Тревор долго, очень долго смотрел на меня. Потом с тяжким вздохом, вернее, полустоном он протянул руку к телефону. Мы отправились к Тревору домой. Он полагал, что там разговаривать будет удобнее, чем в конторе.

– А ваша жена? – спросил я.

– Она сегодня ночует у сестры. Она часто так делает.

Мы поехали на двух машинах, и, судя по застывшему выражению его лица, все четыре мили Тревор толком не видел дорогу.

Его большой дом выглядел роскошно в лучах предзакатного солнца, почтенные двадцатые годы столетия заявляли о себе каждым кирпичиком. Уйма ромбовидных окон, черная краска, широкий портик с витыми колоннами, вьющиеся тут и там побеги глицинии, множество фронтонов с выступавшими для пущего эффекта балками.

Тревор отпер парадную дверь и первым вошел в дом, застоявшийся воздух пах кофе и полировкой для мебели.