Лев Пучков - Джихад по-Русски

Поддон и тряпки. Прелесть! Можно было устроить великолепное ложе из тряпок на деревянном поддоне и тряпками же укрыться.

Остальные зинданы представляли собой обычные ямы с узкой горловиной и расширяющимися книзу стенами – этакая каменная бутыль с отвесными стенами, забранная сверху сваренной из арматуры решеткой, в которой имелся люк, запертый на замок. Люди так и сидят в ямах, тесно прижавшись друг к другу и кутаясь в своих тряпках: никаких поддонов, досок и тому подобных радостей жизни. Рядом – лестница деревянная и круглая, деревянная же крышка. Когда нужно достать кого-то, страж опускает в яму лестницу – до дна три метра, не меньше. Крышка нужна на случай сильных холодов и обильных осадков. Смилостивится страж, перед тем как самому убраться в удобное укрытие, положит на решетку крышку. Вольноотпущенный раб, дед Семен – выживший из ума старикашка – вытаскивает на веревке через люк «парашу», через люк же опускает «жопельный» 35кувшин – в данном случае он служит емкостью для питьевой воды – и хлеб. А в индивидуальный зиндан для особо важных вольноотпущенный заходит, как в обычную комнату – под контролем стража, и даже иногда наводит там порядок.

Впрочем, все эти «удобства» Сергей оценил несколько позже – в день прибытия еуу было не до анализа обстановки. Те, кто его привел, потратили что-то около часа на трапезу – шашлык ели, судя по запаху, выгнали всех обитателей на улицу и устроили представление, которое мы с вами уже имели сомнительное удовольствие лицезреть.

Когда солдату отрезали голову, Сергей впервые в жизни упал в обморок. Он вообще считал себя очень крепким и в глубине души был благодарен мужланистому Papa, наделившему его богатырской статью.

А тут – не выдержал. В глазах вдруг потемнело, откуда-то из недр желудка накатила вязкослюнная дурнота, горизонт поплыл вбок и плавно ухнул в кромешную тьму.

После этого кошмарного дня юный пленник прочно впал в ступор и практически перестал реагировать на внешние раздражители. Недвижно сидел на поддоне, зарывшись в ворох смердящих влажных тряпок, тупо смотрел в одну точку и ни о чем не думал. Когда кишечник и мочевой пузырь напоминали о себе, вставал, оправлялся в ведро и вновь усаживался обратно. Ощущение времени пропало совсем: мерк ли свет, занималась ли заря – ничего не волновало ступорозного узника. К холоду и вечной сырости он быстро привык и перестал обращать на них внимание – все равно подыхать, какая разница… Дед Семен вытаскивал «парашу», приносил хлеб с водой и уговаривал поесть. Сергей как будто ничего не слышал. Тогда к нему спускался очередной охранник и легонько пинал по ногам: жри, тварь, тебе умирать нельзя!

Так продолжалось до того момента, когда из лагеря убыл подстреленный гостем Руслана солдат. Какой бес тогда толкнул Сергея нашептать воющему от боли раненому парню номер телефона матери, он так и не понял, но нашептал. И впервые за все время сидения почувствовал голод, заставивший сожрать заплесневелые корки, забившиеся в пазы поддона.

В ту ночь мальчишка заснул с какой-то робкой надеждой: теперь все вскорости разрешится. Если солдат благополучно доберется до нормальных людей, сумеет звякнуть его матери, тогда наверняка все образуется…

Следующий день подарил Сергею новый кошмар. Вечерний гость взял солдата не просто так, а за «бартер» – подарил Руслану молодую русскую пленницу. Сначала ее вопли раздавались из «командирского» домика, в котором проживал Руслан с младшим братом Мамадом. Натешившись, «большие» отдали женщину бойцам.

Утром Сергей слышал какие-то неплановые крики, затем, спустя некоторое время, мог наблюдать через свое оконце в двери, как дед Семен, украшенный свежим фингалом в пол-лица, тащит истерзанное тело несчастной пленницы к пропасти. Старика избили за то, что он, неверно истолковав распоряжение, пытался похоронить замученную неподалеку от лагеря.

Животный ужас, впервые испытанный в тесном отсеке фуры, вновь вернулся к юному пленнику и всецело овладел его сознанием. «…Сла-а-адкая мамашка! Ух и сладкая! Мы потом ее поймаем, попозжа, – как с тобой разберемся. Обязательно поймаем! Ухх-х-х, мамашка! Тебя к батарее прикуем, а ее будем драть во все щели. Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти за…бем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится…»

Эта идиотская тирада, рожденная тусклым умишком озабоченного мужлана, вдруг отчетливо предстала перед юношей, обретая реальные формы. Вот, значит, как оно бывает на самом деле… Значит, это не метафора. Женщина действительно может умереть от такого…