Пётр Разуваев - Путь самурая

– А, месье Дюпре! – Оклик Дормана отвлёк меня от размышлений. – Хорошо, что вы здесь, гримёр уже замучил нас своими жалобами. Пойдёмте скорее. А вы, Франсуа, зайдите к Жюли и узнайте, всё ли у неё готово?

– Скажите, Дорман, а месье Лагард, он…

– Он – пустое место, – с предельной ясностью отрезал француз. – Час назад мы окончательно выяснили отношения. Лагард попытался запретить операцию. Мне пришлось обратиться непосредственно к директору Департамента.

– И как? – с интересом спросил я.

– Отлично, – улыбнулся Дорман. – Перед вами – новый начальник отдела 2F. Лагарда отправили в отставку. Правда… Мне прозрачно намекнули, что наверху весьма заинтересованы в успехе. В противном случае участь Лагарда ничто в сравнении с тем, что ждёт неудачников.

– Ну, дальше Корсики вас не сошлют, – ободрил я его.

– Вообще-то говоря, месье директор упоминал Африку, – весело ответил Дорман, распахивая передо мной дверь.

Наблюдая за ним, я видел: Дорман совершенно уверен в успехе и не допускает даже мысли о том, что Робер Сиретт может оказаться самым обыкновенным фотографом, с безукоризненным прошлым, настоящим и будущим. На мгновение тревожное предчувствие вновь охватило меня. Не имея на то никаких оснований, тем не менее, я с каждой минутой всё сильнее начинал сомневаться в удачном завершении поисков Абу аль-Хауля. Слишком уж просто. Кто-то словно специально подносил нам на блюдечке голову человека, которого до сих пор не могла отыскать ни одна разведка мира…

– А вот и наша Лилит, – произнёс Дорман, отступая в сторону. И мне сразу же нестерпимо захотелось выйти вон, плотно закрыв за собой дверь.

– Жан-Луи, милашка, где ты отыскал такого красавчика? – воскликнула Лилит нежным мужским голосом, подходя ближе и ласково похлопывая меня по щеке. Следующий вопрос был задан с чарующей непосредственностью: – Надеюсь, ты не занят сегодня вечером, дорогой?

– Боюсь, до конца года все вечера у меня расписаны, – содрогаясь от ужаса, пробормотал я.

Мало того что «красотка» Лилит оказалась мужчиной. Это был ослепительно-чёрный мужчина, около двух метров ростом, что отнюдь не мешало Лилит носить жёлтые туфли на высоченной платформе, примерно 44–45 размера. Добавьте к этому волосы, выкрашенные во все цвета радуги и затейливо уложенные на макушке, а также короткое кожаное платье цвета ультрамарин, обтягивающее внушительную грудь, которая никак не могла принадлежать мужчине. Завершали картину кольцо с бриллиантом, длинные ногти, покрытые жёлтым лаком, и обильный макияж, в котором преобладали синие и фиолетовые тона. Я не пугливый человек, но мне не стыдно признаться, что в первую секунду я дико перепугался.

– Жаль, – ничуть не смущаясь, заметила Лилит. Или «заметил», чёрт их разберёт, эти меньшинства. – Ты не мог бы повернуться? Так, теперь в другую сторону… Жан-Луи, ты уверен, что это именно тот парень, который тебе нужен? Такую физиономию будет трудно изменить до неузнаваемости. Да ещё этот шрам…

– И всё же тебе придётся этим заняться, Лилит, – твёрдо отрезал Дорман. – Он мне нужен через сорок минут, изменённый до такой степени, чтобы даже родная мама не смогла бы его опознать. Простите, месье, я не хотел… – добавил он, сообразив, что напрасно упомянул о моей матери.

– Ну, раз ты так настаиваешь… Не в моих правилах отказывать мужчинам. Эй, красавчик, – указывая на стоявший в углу гримёрный столик, Лилит кокетливо подмигнула мне фиолетовым веком, – присаживайся. Нам с тобой предстоит изрядно потрудиться, чтобы не огорчить милашку Дормана.

Дорман оказался прав – Лилит действительно была мастером своего дела. Прошло полчаса, и, глядя на своё отражение, я с трудом мог поверить, что аккуратно подстриженный светловолосый мужчина в очках, смотревший на меня из зеркала, – не кто иной, как я сам. Длинный шрам на правой щеке скрыть было невозможно, и тогда Лилит подчеркнула его. Получился этакий прусский дворянчик начала века, выпускник Гейдельберга, с лицом, изуродованным ударом дуэльной рапиры. В те годы в Германии считалось весьма престижным иметь такие шрамы.

– Представь, что это последствия автокатастрофы, – ворковала Лилит, хлопоча возле меня. – Знаешь, сколько симпатичных мужчин гибнет на дорогах Франции каждый год? Слушай, а ты хорошо подумал насчёт завтрашнего вечера?

Грим состарил меня лет на десять, а очки и вовсе сделали лицо неузнаваемым. При этом Лилит сумела обойтись минимальными средствами, и я мог надеяться, что не окажусь в неловкой ситуации, оставив на случайно поднесённой ко рту салфетке половину «щеки».