Николай Никуляк - Нить курьера

— Разрешите доложить, в казарме производился ремонт, — соврал Ползунов, — и я лишь на время ремонта перетащил сюда свои постельные принадлежности.

Командир и начальник политотдела удивленно посмотрели на Ползунова.

— А этажерка, электроплитка, чемодан?

Ползунов молчал, понурив голову…

— Здесь и моя вина, товарищ инспектор, — вмешался в разговор начальник политотдела. — Я знал, что с некоторых пор киномеханик спит в аппаратной, но не потребовал от него возвращения в казарму.

Видя, что провести никого не удалось, Ползунов не без злорадства проговорил:

— Я спал в кинобудке с разрешения начальника политотдела, но теперь перейду в казарму.

— Инспекцию я продолжу после того, когда будет ликвидирована эта ночлежка, — строго сказал я и, обращаясь к командиру, попросил — Прошу вас отдать необходимые распоряжения.

Сказав это, я сразу вышел на улицу. Прислонившись к косяку двери, прислушался.

В кинобудке воцарилось неловкое молчание.

Прошло немного времени, и начальник политотдела выругался. Обращаясь неизвестно к кому, заговорил:

— Принес же его черт, когда получен приказ о передислокации…

— Разве мы переезжаем… куда? — поспешно спросил Ползунов, и в его голосе прозвучала тревога.

— Куда, куда, — обозлился на него начальник политотдела, — домой, переучиваться. А ты развел здесь черт знает что. Всыпать бы тебе на дорогу…

— Товарищ киномеханик, — послышался недовольный голос полковника, не знаю, что будет с другими, но вас я накажу строго. И обещаю: не быть вам больше киномехаником.

Командир соединения прошелся по кинобудке, ногой затолкнул под кровать чемодан, перелистал несколько книг на этажерке и вновь, подойдя к Ползунову, приказал:

— Даю один час на переселение в казарму и на приведение кинобудки в порядок.

После этих слов я отошел от стены здания и быстро скрылся в кустах. Побродив между деревьями, я снова направился к штабу.

Дежурный по штабу ожидал меня на крыльце.

— Мне поручено провести вас к месту ночлега, — сказал он.

Я молча кивнул и, взяв оставленный ему на хранение чемоданчик, пошел вслед за ним к небольшому домику в зарослях высоких акаций.

Мы вошли в узенький и короткий коридор домика. Две двери налево и одна прямо вели в комнаты первого этажа. Небольшая крутая лестница привела к низенькой узкой двери — единственной на втором этаже.

Дежурный открыл ее ключом и пропустил меня в маленькую квадратную комнату с одним окном, к которому свисали ветви старой, густо разросшейся акации. В комнате стояли небольшой столик, узкая кровать с постелью на мягкой сетке, тумбочка с телефоном и графином с водой, три жестких венских стула. Окно было распахнуто настежь, на нижней его половине трепетали от ветра тонкие прозрачные занавески.

В комнате было чисто. От только что помытого пола веяло свежестью и прохладой.

— Горничная внизу, — сказал дежурный, — если нужно — могу позвать.

— Спасибо. Разыщу сам, если понадобится.

— Если больше ничего не нужно, разрешите удалиться!

— Пожалуйста.

Закрыв за ним дверь, я задвинул чемодан под кровать и, не раздеваясь, сняв лишь ботинки, повалился в постель.

Проснулся я в полной темноте, посмотрел на часы: половина двенадцатого.

Свободно ориентируясь, достал из чемодана портативную рацию. Одел наушники. Склонился над шкалой и начал плавно поворачивать верньер. Волосок на шкале пополз к цифре десять.

Радиопередатчик Ползунова работал на частоте около десяти тысяч трехсот килогерц. Не прошло и часа, как в уши словно вонзились точки и тире очень высокого и сильного тона. Через три минуты Ползунов замолчал. Но после небольшой паузы снова послышались сигналы. Это Шварц давал указание своему шпиону.

Затем все смолкло, наступила тишина.

Я выключил рацию и уложил ее в чемодан. Включил свет. Сел к столу, к листу бумаги, испещренному точками и тире. Склонился над злополучным стихотворением.

Как и следовало ожидать, Ползунов докладывал о предстоящей передислокации, намекал на возможные перебои в связи, просил инструкции на случай отъезда. Шварц, наоборот, настаивал на связи по расписанию и требовал уточнения даты отъезда.

Аккуратно сложив и спрятав бумаги, я быстро разделся и лег в постель.

Первое, что я заметил, открыв глаза, — это ласковый, с золотистым оттенком, луч солнца на потолке комнаты. Посмотрел на часы — без пятнадцати минут десять. Пора вставать.

Около двенадцати я вновь был на пороге киноаппаратной. В комнате была абсолютная чистота. Ползунов работал отверткой, склонившись над кинопроектором.