Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

— И впрямь разучился. Но ты мне его перескажешь. А что касается Христа, то я не говорил, что верю в него, как в Бога. Я верю в Христа, как в человека.

— Еще одна глупость. «Человек — это звучит гордо», «человек — царь природы». Так нам когда-то внушали. Похоже, эта чушь до сих пор сидит у тебя в голове. «Царь!» Да какой там царь! Достаточно одного урагана, одного землетрясения — и не остается у нас ни одного целого города и села. Вы, вообразившие себя властелинами природы, подобны наполеонам, командующим своими армиями в психушках. Нельзя волка заставить питаться огурцами и помидорами. И разве я виноват в том, что родился не травоядным, а волком?

— Ладно, хватит демагогии, — говорю. — Даром что в школе ты был отличником. Одно дело законы природы, а другое дело — законы общества.

— Это все выдумки тех двух бородачей. Раз ты — дитя природы, то ты подчиняешься законам природы, а не законам Энгельса, собрание сочинений, том — не помню какой, страница — не помню какая.

— Номер тома меня мало интересует. Меня интересует другое.

— Спрашивай, — добродушно бросает Табаков.

— Меня интересует вот что: когда ты, подобно хозяину жизни, шагаешь по жалкому человеческому сброду, слышишь ли ты под ногами хруст человеческих костей?

— Опять сантименты, опять слезы и сопли, — с досадой вздыхает ТТ. — А почему бы тебе не спросить волка, мешает ли ему хруст костей, когда он ест? Почему не спросить политиков, за которых голосуют миллионы придурков, почему не спросить генералов, посылающих тех же самых придурков на смерть? Чего ты пристал ко мне, который не кормит народ извечной ложью о счастливом будущем и не внушает ему мысль о том, как сладко умереть за Отечество, а просто обеспечивает условия для работы машин и станков, чтобы людишки заработали на хлеб, который Господь не обещал им давать каждый день.

— Может, в твоих словах и есть некая верная мысль, — уступаю, — только надо сделать небольшую поправку: машинами и станками управляешь не ты, а те самые людишки, у которых, при случае, ты не преминешь отобрать кусок хлеба.

— Ты тоже прав, — соглашается ТТ. — В общем, поговорили, еще раз поняли, что не понимаем друг друга…

И заметив, что из кухни появляется бульдог, объявляет:

— Ба! А вот и Черч.

— Здравствуй, Черчилль! — говорю. — Иди сюда, почешу тебе за ушком.

— Почеши, — разрешает хозяин дома. — И не забывай, что и Черч любит похрустеть косточками.

Сочельник.

«Тихая ночь, Святая ночь…» — поют детишки, собравшиеся на благотворительный бал по случаю праздника. Мероприятие проходит под патронажем знатнейших дам, поэтому детишки подобраны так, чтобы произвести самое благоприятное впечатление — ведь их показывают по телевизору. Правда, первым делом показали самих дам, а уж потом отвели несколько секунд детям, чистеньким и нарядным. Есть, правда, и другие дети, которых нет на этом празднике… Но не будем о плохом. Все-таки праздник.

Тихая, Святая ночь. Провожу ее в интимной компании с Мартой. Рядом с телевизором стоит елка, украшенная, как и положено, дюжиной электрических свечек. Но два светящихся объекта рядом друг с другом не сочетаются, поэтому телевизор выключаем. Временно. До более позднего времени. До возможно более позднего.

Стол украшен сосновыми веточками и, главным образом, всякими вкусностями. Марта вообще хорошая хозяйка, но на сей раз она, по-видимому, решила превзойти сама себя.

— Ужин был чудесный, — замечаю, когда очередь доходит до торта и кофе.

— Спасибо.

— И елка нарядная.

— Спасибо.

Следует короткая пауза, отведенная торту. Не «Захеру», но не менее знаменитому.

— «Шварцвельдер». Сказочный торт, — продолжаю расточать комплименты.

— А у тебя-то откуда столь тонкие познания в области тортов? — спрашивает Марта, упуская возможность в третий раз сказать «спасибо».

— Ну, мне изредка доводилось оказываться в приличном обществе.

— И что, каждое Рождество ты встречаешь с женщиной, случайно оказавшейся рядом?

— Насколько мне помнится, лишь одно Рождество я встречал с елкой.

— И без женщины?

— Откровенно говоря, дама вроде бы была.

— Так расскажи. Уж больно ты не любишь рассказывать.

— Это не интересно. Было что-то вроде любовной истории.

— Смерть как обожаю любовные истории!

Делать нечего. Вкратце рассказываю о елке в Амстердаме и о любовной связи с Эдит, опуская самые сентиментальные эпизоды, поскольку рассказывать нынешней женщине о женщине прошлой не рекомендуется.