Лен Дейтон - Вчерашний шпион

— Шемпион никогда не числился в списках дипломатических работников, аккредитованных в Лондоне. Это единственный факт, за который я мог бы поручиться…

Взглянув на меня, Доулиш недовольно фыркнул:

— А я бы и за это не поручился! Все эти их Абдуллы, Ахметы, Али… Шемпион мог взять любое из этих имен, когда обращался в мусульманина. И что тогда?

— Чтобы проработать эту версию с юридической точки зрения, потребуется не один месяц, — предположил я.

— А как насчет варианта, при котором спецотдел лондонского аэропорта задерживает самолет, вылетающий рейсом в Каир? — спросил Доулиш. — Скажем, станут ли задерживать человека, который использует этот документ для выезда из страны, и поднимать по этому поводу шумиху?

— По-моему, это маловероятно…

— Совершенно верно!

Небо становилось все темнее и темнее, а резкие порывы ветра все настойчивее стучали в окно комнаты. Мистер Доулиш больше не проронил ни слова. Я снял пальто и повесил его на вешалку. Не стоило лелеять себя надеждой, что отсюда удастся выбраться достаточно скоро. С такого рода работой можно справиться только одним способом — делать ее методично, шаг за шагом, и при этом делать ее своими собственными руками.

Тем временем Доулиш отправил обратно в контору Блентайера и его дружка. После этого он сходил к своей машине и, связавшись по радиотелефону с офисом, отменил все свои мероприятия до самого вечера. К тому моменту у меня в голове уже созрел план работы, и я приступил к его осуществлению. Вернувшись в дом, Доулиш уселся на кухонную табуретку и принялся внимательно наблюдать за моими действиями.

Понятно, что каких-то вполне однозначных и сногсшибательных улик, как части расчлененного тела или же целые лужи крови, мне найти не удалось. Однако за аккуратно заделанной нишей в потолке на кухне я обнаружил одежду, ту самую одежду, которая была на Мэлоди Пейдж при нашей встрече. Ее вещи лежали в пластиковом пакете с ручками, который в свою очередь был плотно сжат с двух сторон кусками сухой штукатурки с тщательно заделанными краями.

Помимо этого на обоях около кровати я нашел несколько довольно глубоких царапин. Из одной из них я извлек малюсенький кусочек ногтя. Из мусорного ведра, стоящего под мойкой, неимоверно несло карболкой. Давясь от этой тошнотворной вони, я склонился над ним пониже и наконец извлек оттуда несколько стеклянных осколков, которые оказались частями разбитого шприца для подкожных инъекций. Помимо этих предметов ничего другого, кроме очевидных признаков устранения улик, мне найти так и не удалось.

— Хватит! И этого достаточно! — распорядился Доулиш.

С расположенного через улицу школьного дворика по-прежнему доносились слегка приглушенные крики, которые неудержимо рвались из ребят после суровой тишины классов. С неба уже накрапывал дождик, но дети не обращали на него никакого внимания.

Шлегель был неравнодушен к южной Калифорнии. У меня даже сложилось впечатление, что она была чуть ли не единственной его привязанностью. Мне не раз приходилось слышать его рассуждения по этому поводу. «Что получится, если, к примеру, спихнуть всю недвижимость, дома, аллеи, дорожки там… со всей Калифорнии к ее побережью?» — глубокомысленно спрашивал он. «Та же самая французская Ривьера!!» — бодро восклицал я всякий раз, предвосхищая его же ответ.

Что ж, в этот понедельник мне пришлось действительно отправиться на Ривьеру, только не на выдуманную Шлегелем, а на настоящую, французскую. А если быть точнее, то в Ниццу. Добрался до места я в своей, несколько своеобразной манере — на десять часов раньше намеченного срока прибытия, с дополнительной пересадкой в Лионе на другой рейс, с выбором лишь третьего по счету такси и прочими предосторожностями.

Город практически не изменился с тех пор, когда я увидел его впервые. Мне вспомнился его пирс, выдающийся далеко в море, ряды колючей проволоки, натянутой вдоль портовых сооружений, охранники у входов в гостиницы. Вспоминались также длинные очереди беженцев с севера Франции, смиренно ожидающих у биржи хоть какой-нибудь работы или же незаметно выпрашивающих мелочь себе на пропитание около кабачков и ресторанчиков. Ресторанчиков, переполненных самодовольными немцами в аляповатой гражданской одежде, которые упивались шампанским и сорили направо и налево хрустящими оккупационными деньгами. И везде, где мне приходилось бывать, в воздухе постоянно носился странный запах гари, как если бы каждый в этой стране считал, что у него есть документы, компрометирующие его перед немцами, и стремился поскорее от них избавиться.