— Будьте осторожны, да хранит вас Бог.
На секунду он забыл про все условности, и на лице его выразилось все, что таилось в душе, оно исказилось гримасой, на этот раз не показавшейся Женевьеве насмешливой. Но он тотчас справился с собой.
— Вы же знаете, предчувствия меня никогда не обманывают. Ставлю десять против одного. Я всегда выигрываю пари. — И уже в окно купе, которое открыла девушка, он сказал:
— Передайте дядюшке, что я приеду прервать ваш флирт (я заранее извиняюсь) даже раньше, чем через десять дней и…
Свисток начальника станции не дал ему договорить. Состав тронулся.
Станционный шум и гам вдруг заглушил страшный скрежет тормозов, которые явно были не в состоянии остановить сногсшибательную спортивную машину с открытым верхом, летевшую на полной скорости; продолжая скользить на своих четырех застопоренных колесах, она уперлась в опущенный шлагбаум, который погнулся, заскрипел, но выдержал. Трое лейтенантов Ардана одним махом выскочили из машины Капеля и одинаковым жестом обнажили головы перед мадам Ардан, которая взволнованно и испуганно смотрела на все это из вагона.
Капель в отчаянии воздел к небу руки: в одной он держал кепи, которым размахивал, в другой — целый куст алых роз. Немного поколебавшись, он кинул кепи в кювет, перепрыгнул через шлагбаум и побежал вдоль железнодорожного пути, догоняя набиравший скорость поезд. Все увидели, как его гибкая фигура в стремительном рывке на мгновение воспарила в воздухе, как бы устремляясь вслед за поездом, и он на лету кинул букет, который молодая женщина подхватила вытянутыми вперед из окна руками. Потом маленькая ручка в перчатке снова появилась в окне и стала прощально махать до тех пор, пока вагон не скрылся на крутом повороте.
Трое молодых людей хохотали, как сумасшедшие. И развеселились еще больше, когда увидели лишившегося дара речи начальника станции, испуганно вытиравшего пот со лба. Ардан, заложив руки за спину и озабоченно склонив голову, задумчиво наблюдал эту сцену. Он слишком увлекся игрой, слишком глубоко вошел в свою роль. Странно, но он переживал расставание так сильно, как если бы действительно разлучился с женой накануне опасного испытания. На какой-то миг у него стало тепло на сердце от этого трогательного проявления чувств его подчиненных, в котором было столько дружбы и симпатии. Тут он стряхнул с себя свои переживания. Женщина и друзья? Ну и ну! Уж не стал ли он сентиментальным, как мушкетер Александра Дюма? Какой позор, что за слабость! Она всегда будет для него только надежным и замечательным товарищем по профессии. А среди троих его лейтенантов один, по крайней мере, беспощадный враг, и как раз в эту минуту он начинает разыгрывать с ним партию, в которой для него, офицера разведки, речь идет о защите высших интересов, для другого — о чести или бесчестье и о жизни или смерти — для обоих.
Ардан усмехнулся. Он полностью овладел собой.
«В конце концов, до вечера может быть установлено перемирие», — подумал он.
За свою полную приключений жизнь он научился хорошо ценить передышку и наслаждаться ею. Он вновь надел на себя маску беззаботной веселости.
— Капель, право, трудно даже сказать, кого в вас больше — акробата или рыцаря. Вылитый Дуглас Фербенкс из «Знака Зорро» или герой трюковых сцен прошлого. Вам надо будет время от времени давать нам небольшие представления. А пока я приглашаю вас к себе сегодня вечером поужинать. Но предупреждаю: прислуга отправлена в отпуск, и нам придется стряпать самим. Будет слоеный пирог, Капель.
Ужин был очень веселым, но откровенно невкусным, хотя ни один из них не захотел в этом сознаться. Они еще долго толковали о его достоинствах, наслаждаясь на террасе вечерней прохладой, и даже готовы были сойтись на том, что женщина в доме вовсе не нужна, когда внезапно Легэн перевел разговор на другую тему.
— Господин капитан, мне не хотелось бы показаться нескромным, — сказал он, — но не связан ли срочный отъезд мадам Ардан с теперешней ситуацией, с этими слухами о войне?
Все сразу стали серьезными.
— Да-а, — ответил Ардан, — нельзя сказать, что я совершенно не думал об этом, принимая такое решение, хотя сам себе в этом не признавался. В самом деле, жена должна была уехать на каникулы только после Дня 14 июля [27] С 1880 г. штурм Бастилии в Париже 14 июля 1789 г. восставшим народом, явившийся началом Великой французской революции, отмечается как национальный праздник Франции.
. Это я уговорил ее принять неожиданное приглашение от друзей, которое, к счастью, не запоздало, а то было бы уже поздно, так поздно, что при иных обстоятельствах, вероятно…
Читать дальше