Андрей Ольшанский - Записки агента Разведупра

Настала минута — жуткая и полная неизвестности. Нам подали сани, запряженные тощей лошаденкой, уселись мы — «шпионы», красноармейцы и финны. Ехали молча… Долго ехали лесом, потом выбрались на дорогу. В серебряных ризах стояли ели и сосны, высокое небо, как голубой бархат, раскинулось пологом. Мягко хрустел снег под полозьями и копытами лошадей.

Мелькнула какая-то деревня.

Сожженный храм или кирка — на косогоре.

Один красноармеец скинул с плеча винтовку и сошел с саней.

— Близко чухна, — прошептал он, — надо в осторожку идтить.

— Скоро на лыжи надо перейти, болото пойдет, — заметил рыжебородый возница в барашковой шапчонке на кудлатой голове.

Завернули снова в лес, густой, притаившийся и изрезанный узкой дорожкой.

— Сходить надоть… болото, — сказал возница и спрыгнул с саней.

Все сошли.

Финны вытащили из-под соломы лыжи, палки и мешки.

Одну пару дали мне, вторую — «жене».

Красноармейцы взяли свои — широколопастые.

— Счастливого пути, — сказал возница, снимая суконную рукавицу и протягивая мне руку.

— Спасибо, — выдавил я хрипло, и что-то острое впилось в сердце.

— И тебе, гражданка, — сказал он дрожавшей от холода «жене».

Подергал вожжами, свистнул и завернул в сторону… России.

Кое-как наладили лыжи.

Двинулись гуськом.

Финны впереди. Вынули револьверы, сняли предохранители и глубже напялили на глаза свои меховые белые шапки…

Шли долго — час, другой или прошли уже три часа — не знаю.

Лыжи тонули в мокром снегу, в обуви хлюпала вода, и безмерная усталость ломила спину.

Впереди черной лентой показалась Сестра-река. Был слышен гул ее нескованной льдом воды.

— Ну, теперь, товарищи, лыжи снять и «пешком», — тихо сказал один из красноармейцев, сухо щелкнув затвором винтовки.

— Стойте тут, а я пойду «нюхать», — сказал финн-проводник и, сбросив с ног лыжи, зашагал к видневшемуся в темноте берегу.

Остановились.

— Страшно мне, — услышал я около уха шепот «жены».

Я невольно сжал ее руку и произнес глупое:

— Ничего.

Издали донеслось что-то похожее на падение ветви или камня. Потом свист… Кто-то показал «огонь».

Осторожно, притаив дыхание все тронулись на мелькавший впереди огонек электрической лампочки.

На берегу стояли двое.

Один был наш проводник, другой — его брат, пришедший сообщить, что «воздух чистый».

Никаких пограничников, понятно, не было.

И как после выяснилось, этот прием был выдуман финном, чтобы сорвать с меня «на чай».

Красноармейцы остановились — винтовки к плечу и палец на спуске.

Финны посовещались минуту-другую и разработали дальнейший план.

Залькевич перенес на тот берег один из финнов, а я, держась за руку другого, прошел вброд. На этом берегу была Финляндия. Моя нога коснулась территории свободной страны, где начали действовать те безжалостные предписания Лифшица, Павлоновского, Раскольникова и других чекистов.

Светлело небо…

Вдали виднелись серые силуэты домов и построек.

Дул прохладный ветер и откуда-то издали долетал дымный запах.

Быстрыми шагами, наклонившись, следуя за финнами, мы с «женой» вышли на тропинку, ведущую в мелкий перелесок.

Шли молча, прислушиваясь к каждому шороху, двигались куда-то, отдав себя на попечение идущих впереди…

Напрямик к нам выступила изгородь из кругляков-камней.

Перелезли через нее и, пройдя еще сотни две шагов, мы увидели огонек в окне дома.

— Это наш дом, — сказал один из финнов и, вынув трубку, стал ее раскуривать.

— Теперь почти главное сделано, — продолжал он, попыхивая едким дымом, — отдохнете, тогда повезем вас в Виипури [1] Выборг. .

Тявкнула собака в подворотне и стихла.

Вошли в сени.

Старая, седая, сгорбленная финка светила фонарем и, добродушно улыбаясь, покачивала головой, бормоча:

— Terwe tuloa [2] Добро пожаловать. .

Типичная финляндская изба зажиточного крестьянина — все чисто, вымытый еловый пол и скамьи, занавески на окнах, фуксии и кактусы. На полках книги и Библия. Деревянные кровати покрыты шерстяными вязаными одеялами, перед ними домотканые коврики.

Тепло. Светло. И так приятно запахло печеным хлебом.

Засуетилась старуха, забегала.

Моей «жене» принесла рубашку, шерстяные чулки, пеструю кофту и туфли.

Отвела ее в соседнюю комнату и помогла стащить набухшие сапоги.

Обо мне позаботился ее старший сын, Микко. Предоставил мне свое белье, суконные брюки и свитер.

— Вот тут и отдохните, на этой кровати. Мать кофе сварит, выпьете один кнорри [3] Горячий черный кофе со спиртом. и спать, — сказал он, раскладывая на скамье платье.