Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен

Я слышу сдержанные одобрительные смешки. Они звякают, как сваливающиеся в мешок большого капитала монеты прибывающих процентов.

– Вы весьма кстати заметили о важности стабильной роли руководителя, Уитни, – отзывается Большой Босс. – Это непосредственно связано и с нашим Советом. Увы, как бы ни было прискорбно, но я сознаю тот факт, что нам всем предстоит подумать о кандидатуре моего преемника, ибо возраст и здоровье предполагают любые неожиданности… Что вы скажете на это, Генри?

Я отдаю должное коварству Большого Босса. Как элегантно и непринужденно он подвесил меня над пропастью. Вокруг меня – тени двусмысленных соображений и неразличимый ропот.

– Не стану лицемерить, – отвечаю уверенным голосом. – Все мы смертны, причем зачастую внезапно, и я предлагаю вам оставить свое завещание Совету. В необходимый момент оно сыграет роль первоначального предложения. Дальнейшее обсуждение выявит наиболее достойного. Пока же говорить о столь ответственной фигуре полагаю преждевременным. Не ошибусь, если скажу от имени всех, что ваше присутствие в кресле председателя должно продлиться как можно дольше. И если порой вам трудно справляться с обязанностями, используйте без церемоний нашу помощь… Я должен вас упрекнуть: порой вы излишне скромны и деликатны. Но ведь нельзя же тащить в одиночку столь тяжкий груз, не обременяя тех, кто с готовностью разделит ваши усилия… – Я картинно развожу руки, оборачиваясь, словно ища поддержки, по сторонам, и вижу чинные и благосклонные к моим речениям лики. Двое новых членов, заменивших Уильяма и Пратта, особенно усердны в сопереживании моим пассажам. – Что же касается меня, – продолжаю убежденно, – считаю незавидным оказаться на вашем месте. Обретение подобных полномочий должно сочетаться с личным отчетом о способности решения задач, стоящих перед всей цивилизацией. И пока мы не видим никого, способного к выполнению подобной миссии более продуманно, нежели вы.

Аплодисменты не звучат, но подразумеваются. Впрочем, я не обольщаюсь ими. Временная, вежливая реакция. Я знаю себе цену среди собравшихся здесь, и их нелицеприятные оценки моей особы. Я отличаюсь от большинства тем, что не меняла, а пират. Но мой бриг – в составе дисциплинированной флотилии, где не принято толкаться бортами. Однако закрепить к днищу притирающего тебя судна хитроумную анонимную мину не возбраняется.

Если же когда-нибудь сбудется воплощаемый нами проект мирового единства, взаимодоверие в нашем сообществе больших и малых вождей несколько окрепнет. Зато возрастет борьба за влияние на главного правителя. Но так или иначе я склоняюсь к мысли, что тоталитарной модели муравейника человечеству не избежать, только она в состоянии спасти его. Единый центр должен определять численность населения, его сортировку по роду деятельности и ее направления, стирая национальные признаки и амбиции, способные ввергнуть цивилизацию в хаос. Я верю в праведную сущность нашей задачи, чье решение способно разрушить главное зло – вражду племен. И исполнителями ее должны быть именно мы, представители западной гуманистической культуры, хотя бы потому, что мы рациональны, но и либеральны к любой народности, имеющей созидательный потенциал. Мы должны бережно выделить его из остальной руды, получив легион подмастерьев для дальнейшей великой стройки.

Совещание заканчивается через три часа, после чего Большой Босс присылает мне записку с просьбой остаться с ним наедине.

Публика разъезжается, я мило раскланиваюсь с единомышленниками, а затем возвращаюсь в опустевший зал. Большой Босс неторопливо пьет чай. Он выглядит озабоченным и усталым. Лицо у него бледное, под глазами набрякшие мешки. Ему и в самом деле пора на покой. Но он также никуда не денется из своей колеи. Сейчас он действительно устраивает на своем месте всех. И знает все про всех. А я – кое-какую мелочишку о нем.

– Я и вправду хотел обозначить вас как преемника, – говорит он. – Может, мне это неловко удалось…

– Я признателен, – отзываюсь я, – но такой разговор действительно неуместен. К подобной роли я пока не готов. Кроме того, мы неравнозначные величины. Меня узнают, а вас признают. Император должен быть возведен на трон с ликованием, а не со скепсисом. Мне еще далеко до вашего безраздельного почитания. Вы, – улыбаюсь, – наш маленький бог…

– А вы наш маленький сатана, – усмехается он в ответ. – В общем-то, да, пока еще вы не фюрер… Скорее рейхсфюрер… И мне нравится, что вы не мните себя безраздельно во все посвященным. Скажу вам больше: вы замкнуты в круге расхожих земных проблем. И даже не знаете, кого собою являете.