Олег Шмелев - Ошибка резидента. Роман

- Здравствуй, - сказал Михаил.

Брокман молчал. Михаил обошел его, сел на табуретку к столу. Брокман повернулся к нему, как манекен, и лицо у него было как у манекена.

- Ты меня узнаешь? - спросил Михаил.

- Мишле, - тусклым, совершенно без всякого выражения голосом сказал наконец Брокман. Он вспомнил фамилию, под которой Монах представил Михаила при их официальном знакомстве перед отъездом в Швейцарию. Настоящей фамилии Брокман, должно быть, так и не узнал.

- Садись, поговорим, - сказал Михаил.

Брокман послушно сел на койку, не сводя с него немигающих глаз. Михаил вынул из кармана сигареты - французские «Голуаз», крепкие, их он всегда предпочитал другим. Это была последняя пачка из привезенных им.

- Кури.

- Почему?… - явно не услышав его, спросил Брокман. Понятно, что он хотел сказать: «Почему ты здесь?»

Михаил сказал:

- Я приехал домой.

Брокман наконец вышел из шока.

- Кто ты, Мишле? - спросил он почему-то шепотом.

- Советский разведчик.

- Ты работал на них?

- Говори нормально, - сказал Михаил. - Успокойся. Что-то ты сдавать начал.

- Ты советский? - Брокман никак не мог уложить это в своей голове.

- Я уже сказал: ты плохо соображаешь.

- Ох, кретины, какие кретины! - Облокотившись о колени, Брокман обхватил голову руками и застонал.

- Ты сейчас, как в Гштааде, - сказал Михаил. - Помнишь, когда увидел тех типов, от Алоиза?

Это подействовало на Брокмана так, словно ему дали понюхать нашатыря.

- Зачем тебя ко мне прислали? - подняв голову, спросил он совсем другим тоном, уже готовый к сопротивлению.

Михаил посмотрел на него, не скрывая презрения.

- По делу. Но я и сам бы тебя навестил.

- По-дружески? - усмехнулся Брокман.

- Ты, оказывается, еще и свинья, - сказал Михаил. - Память у тебя хорошая, а Гштаад забыл?

- Спасибо хочешь услышать?

- Тебя бы уже давно черви съели, но я не об этом. - Михаил прикурил сигарету от зажигалки, затянулся раз, другой. Он хотел быть поспокойнее. Оторвал от пачки кусок плотной обертки, свернул на пальце кулечек - для пепла. И сказал: - Помнишь, ты рассказывал в Гштааде, как людей на тот свет спроваживал?

- Я врал, фантазировал, - зло ответил Брокман.

- Может, и так. Но про старика, которого железкой в висок, - это ты не врал. Фамилию его не помнишь?

Брокман не понимал, почему вдруг речь зашла о каком-то старике, которого он когда-то убрал между делом и давно забыл о нем и думать и фамилию которого действительно не мог вспомнить. А когда Брокман чего-нибудь не понимал, он сразу терял почву под ногами. Он не знал, что говорить этому Мишле, который оказался совсем не Мишле.

- Я тебе напомню, - сказал Михаил. - Фамилия старика была Тульев, Александр Тульев. Это мой отец.

Брокман помолчал, соображая, и снова сник.

- Но это чистая случайность… я же не знал…

- Скотина.

Последнее слово Михаил произнес тихо, как будто не для Брокмана, а для себя. И он совсем не ждал того, что произошло дальше.

Брокман повалился на койку, закрыл лицо руками и заплакал. Он всхлипывал, плечи его вздрагивали.

Михаил встал и начал ходить между столом и дверью, время от времени взглядывая на Брокмана, на его вздрагивающие плечи. Он был взволнован. Когда плачут такие, как Брокман, - это не пустяк, это не всякому дано увидеть. Не потому он лил слезы, что ему напомнили о давнем преступлении. Что для него какой-то старик, хотя бы и оказавшийся отцом человека, спасшего ему жизнь? Так, частный случай. Над всей своей изломанной, страшной жизнью плакал Брокман. И, как тогда, в курортном городке Гштааде, Михаил почувствовал к нему странную, смешанную с презрением, горькую жалость. И вновь, как тогда, подумал, что сам мог бы попасть в такое положение, не окажись к нему судьба чуть милостивее. Михаил остановился перед койкой. Брокман теперь не всхлипывал, он только тяжело дышал.

- Не раскисай, - сказал Михаил.

Брокман повернулся и лег лицом в подушку.

- Я не квитаться с тобой пришел, - сказал Михаил. - Дело есть.

- Говори, - совершенно спокойно, без всякого надрыва, отозвался Брокман.

- Ты напрасно молчал на допросах.

- Я не молчал.

- Но главного не говорил.

- Не знаю, что главное.

- Врешь.

- Чего ты хочешь? - Брокман сел. Лицо его было очень усталым.

- Имей в виду: если человек добровольно сознается во всем на следствии, суд это учитывает.

- При чем здесь суд?… Тебя послал тот, который меня допрашивал?

- Да.

- Ему нужен мой тайник, понимаю.

- Не только.

- Ладно. Пусть вызовет.