Богомил Райнов - Все романы об Эмиле Боеве

— Не будем беспокоить классиков, — предлагаю я. Ваше имя, кажется…

— Франсуаз.

— Чем позволите искупить свою вину? Виски или мартини? — спрашиваю я, приближаясь к буфету, содержимое котрого изучил заранее.

Все подобного рода реплики — полнейшая глупость, но, если разговор начался с фальшивой ноты, трудно его изменить, и уйма времени уходит на пустую болтовню.

— Я предпочту перно, если таковое найдется, — замечает Франсуаз.

Ничего, кроме далеких литературных ассоциаций, это название не порождает у меня в голове. К счастью, брюнетка сама приходит мне на помощь и обнаруживает среди запасов бутылку, на этикетке которой написано «Рикар». Затем, опять же общими усилиями, вытаскиваем из холодильника на кухне кубики льда в нужном количестве, наполняем водой кувшин и размещаем свои находки на столике посреди веранды.

Труд сближает людей. Так что, когда мы наконец усаживаемся, каждый против своего бокала, фальшивый тон спадает до терпимых размеров.

— Ваш приятель оказался на удивление настойчивым человеком, — доверительно сообщает Франсуаз, закуривая предложенную сигарету и откидываясь на спинку кресла.

Не знаю, правда ли, что мою гостью зовут Франсуаз, но, судя по ее произношению, она настоящая француженка. Впрочем, сейчас мое внимание привлекает не столько произношение, сколько вид ее стройных ножек, которые она неосторожно скрестила перед моими глазами.

Я пытаюсь отвести взгляд в сторону и неудобно ерзаю в кресле.

— Вас что-то беспокоит? — невинно спрашивает гостья.

— Вот эти ноги…

— Уж не задела ли я вас?

— Фигурально выражаясь, да. К тому же сердечную мышцу.

— Извините. В следующий раз приду в бальном платье. Их, как вы знаете, по традиции шьют до пят.

— Значит, мой приятель оказался дельным человеком? — спрашиваю я, чтобы прервать глупости.

— Просто невыносимым. Меня только удивляет, зачем вам понадобилось действовать через него, а не самостоятельно. Вначале я было подумала, что вы глухонемой.

— Я стеснительный. Ужасно стеснительный.

— Стеснительные не кичатся своей стеснительностью. Впрочем, разберемся и в этом, когда придет время.

— А скоро оно придет, это время?

Брюнетка стрельнула в меня своими темными глазами, но сказала только:

— Я умираю от голода.

— Тут есть слуга, хотя не знаю, куда он пропал… — бормочу я в оправдание.

— Вы, похоже, знакомы с этим домом не больше, чем я…

— Попали в точку, — киваю я. — Я тут едва ли не со вчерашнего вечера.

— И по какому случаю? — спрашивает Франсуаз, беря вторую предложенную ей сигарету.

Я даю ей закурить, потом закуриваю сам, делаю две глубокие затяжки, и все это ради того, чтоб выиграть какое-то время. Наконец объясняю:

— Это довольно невероятная история, дорогая Франсуаз. Вчера вечером, прохладно расставшись с вами, мы решили согреться за покером, и наш общий знакомый проиграл виллу…

— В которую вы тут же вселились, — завершает брюнетка. — Для человека, который не любит лгать, неплохо придумано. Неужели это единственное блюдо, которое мне будет подано на ужин?

— Боюсь, что да, — сокрушенно отвечаю я. — Разве что приготовим что-нибудь общими усилиями…

— «Эмиль, или О воспитании», — с досадой говорит женщина, гасит в пепельнице сигарету и встает со вздохом. — Бедный Руссо. Но так уж и быть. Идите же, чего ждать!

Так что мы снова объединяем наши усилия во имя общего дела. Спустя полчаса на столе в холле расставляются холодные закуски: колбасы, отварной цыпленок, рыбные консервы и салат. Недостаток кушаний возмещается несколькими различными по содержанию бутылками.

Труд, как уже было сказано, сближает людей. За ужином мы ведем непринужденную беседу. С присущим женщине любопытством вопросы задает преимущественно Франсуаз, а я довольствуюсь тем, что отвечаю на них. За шесть месяцев у меня накопился известный опыт в этом деле. Вполне позволяющий, однако, уловить, что вопросы брюнетки, хоть они и кажутся невинными и случайными, хоть и задаются безразличным тоном, бьют в определенном направлении: мое прошлое, настоящее и возможное будущее. Я последовательно предлагаю ей одну выдумку за другой, импровизируя при этом со смелостью и легкостью человека, который особенно не домогается, чтоб непременно верили каждому его слову.

На середине одной такой довольно длинной и сложной нелепицы Франсуаз усталым жестом останавливает меня:

— Довольно. У меня есть уже представление о вас. Вы, конечно, лжете без стыда и совести, но вам не мешает помнить, что даже самые заправские врали и те изредка говорят правду. Так что займитесь-ка лучше кофе.