Юрий Авдеенко - Сколько зим…

Жану пришлось торопливо отсчитывать капли. Но он, как всегда, был не в ладах с пипеткой, потому в стакан попало гораздо больше восемнадцати капель. И ему пришлось менять воду, к недовольству мамочки.

Лекарство подействовало не сразу. Некоторое время Марфа Ильинична сидела, закрыв глаза, и дышала шумно, и грудь ее под ярким халатом опускалась и поднималась, точно насос.

Жан снял куртку, брюки. Он был в пыли, в извести. А в доме не любили грязи.

На сундуке, прикрытом суровым чистым рядном, он увидел щетку с надтреснутой, блестевшей от долгого употребления ручкой. Он хотел немедля, сию же секунду, чистить одежду. Однако Марфа Ильинична уже открыла глаза. Повелительно, хотя и негромко, она сказала:

- В бауле-то что? Посмотри в баул!

В трусах; и в майке Жан поспешил к столу, щелкнул замком.

- Что-то есть, - сказал он обрадованно.

- Бестолковый ты… По всему пора догадаться, что не пустой.

- Мамочка! Кирпичи! Кирпичи в газете. Целых три штуки.

- Подменили, - спокойно сказала Марфа Ильинична. - Я так и думала, что подменили…

- Вы этой шлюхе деньги не отдавайте! - закричал Жан разгневанно и нервно.

- Она ни при чем. Милиция подменила, - спокойно ответила Марфа Ильинична и плотно поджала губы.

- Все равно мы не должны нести убытки.

- Убавь голос, - поднялась Марфа Ильинична. - Да не маячь перед родной матерью без порток, бесстыдник!

- Я сейчас, мамочка. Я моментально.

Он убежал в другую комнату, не прикрыв дверь. Она заглянула в баул, взвесила кирпич на ладони.

Спросила громко:

- Уверен, что тебя не проследили?

- Премного.

Она задумалась. Поглаживала кирпич, будто ласкала. Вдруг спросила:

- Ну а если с собакой?

- Я махру в трех местах ронял, мамочка, - беспокойно ответил Жан. И добавил поспешно: - Как вы учили.

- Мне тайник этот с самого начала не по сердцу был, - сказала Марфа Ильинична.

- Ой, мама… Опять двадцать пять, - Жан появился теперь уже одетый. - Не могла же интеллигентная, хрупкая женщина таскать вам баулы да корзины, точно лошадь.

- Не в глаз, а в бровь… У этой хрупкой женщины бедра как лошадиные.

- Зря, мама… - возразил Жан. Правда, не очень уверенно. И даже опасливо.

- Противоборствуешь? Разума не приложу, Жан… Однажды ты ее шлюхой называешь, вторижды - интеллигенткой, хрупкой да красивой. Таишься что-то… Сдается мне, влюбился в нее? Али ревнуешь?

- Мне двадцать лет, мама. А я на вас работаю. Получку до последней копейки на этот стол кладу. Вы же мне от щедрот своих по пятерке _ на кино выдаете. При таких деньгах, опять же рост мой учитывая, у меня век невесты не будет.

- Глупый, - ласково, нараспев произнесла Марфа Ильинична. - При такой маме у тебя все будет. Что надулся, как индюк? Таньку пожалел… На родную мать рассердился. Эх! Глупый, глупый… Своя матка бья не пробьет, а чужая гладя прогладит.

- Вам легко говорить. Вы старая…

Марфа Ильинична руки в бока. Глядит козой:

- В старухи отрядил. Рановато, сынок! Мне пятьдесят шесть лет. Да если я захочу, ко мне еще сватов засылать станут. При моем доме, при моем саде, при достатке моем…

Усмехнувшись, раздумчиво покачала головой Марфа Ильинична:

- Только не захочу я этого, не пожелаю… Для тебя живу, для сына своего… А Танька пустая. На мужиков падкая. Думаешь, она за тебя не пойдет, роста твоего постесняется? Ничего подобного. Посулить ей богатство нужно… И все хлопоты!

- Вот и посулите, - Жан, кажется, испугался собственного упрямства.

- Нет! - словно отрубила Марфа Ильинична. - Старше она тебя на четыре года. Мужиками избалована.

- Красивая да гладкая…

- Слышал, как в народе говорят: на гладком навоз кладут, а на рябом пшеницу сеют.

- Рябая мне не нужна.

- Без тебя знаю. И сама обо всем позабочусь, - эти слова она произнесла строго. Но потом ласка появилась у нее в глазах. Она приблизилась к сыну, положила руки ему на плечи. - Думаешь, для чего я в городскую баню вот уже второй месяц хожу? Невестку себе присматриваю. Жену тебе, глупенький. В бане девчонки-то без маскарада, как под стеклышком…

- У меня свои глаза есть, между прочим, - напомнил уныло Жан. - И потом, душа-то в шайке не моется. Ее-то как разглядишь?

- Хватит! - нахмурилась Марфа Ильинична. - Спать пора. А мне еще помолиться надо.

Она пошла в угол, где под потолком висела большая широкая икона - дева Мария с младенцем Иисусом на руках. Опустилась на колени. В это время в наружную дверь громко постучали.

- Матерь божья, пронеси и помилуй… - зашептала Марфа Ильинична. Кивнула сыну: дескать, ступай к двери, спроси.