Юрий Авдеенко - Сколько зим…

- Я мужик. Потому и разбираюсь. А как же иначе? Мне целых девять лет…

- Много, - согласился Иван, достал кисет с махоркой. - Не куришь?

- Горько. И не интересно.

- А что интересно?

- То, что другие не делают.

- Потеха, - сказал Иван. - Другие вниз головой не ходят.

- А я умею. На руках… Смотри.

Егорка вначале снял шапку, потом вынул из кармана рогатку, гвоздь, сломанный ножик и темную ружейную гильзу. Сложил все в шапку. Протянул ее Ивану:

- Держи.

Стал на руки. И, едва покачивая ногами, одолел метров десять. Потом согнулся. Присел на корточки. Лицо красное. Глаза улыбчивые.

- Вот, - сказал Егорка. - Ты, конечно, так не сможешь…

- Тебе бы циркачом, - уважительно сказал Иван.

- Нет. Я стану изобретателем. Самолет, понимаешь, хочу придумать с пропеллером на хвосте.

- Шиворот-навыворот…

- Как считать… А может, мотор впереди и есть шиворот-навыворот… Ты почем знаешь? Один мудрец надумал собак звать Бобиками. А все решили, что так и нужно.

Иван задымил самокруткой. Лукаво следил за тем, как Егор прячет в карманы свои сокровища.

- Покажи саблю, - вдруг попросил мальчишка. - Она у тебя большущая.

Иван сказал:

- Сабля как сабля… Обыкновенная.

- Хоть одного бандита зарубил?

- Зачем же одного? - степенно ответил Иван. - До десяти считать умеешь?

- До тыщи.

- Хвастанул.

- Могу посчитать… Только шестнадцать минут слушать придется.

- Тогда сдаюсь…

- То-то… - Егор присел на лавочку рядом с Иваном и милостиво сказал: - Так и быть… Щенка я назвал Аскольдом.

Иван в удивлении приподнял брови.

- Никому не нравится, - согласился Егорка. - А мне очень. Открытка есть такая. На ней корабль с пушками. И написано: «Крейсер «Аскольд».

- Но щенок же не крейсер…

- Конечно, нет… Но ведь имя же красивое…

- Сносное…

Егорка махнул рукой;

- Бестолковый ты… Не пойму, зачем ко мне каждый день приходишь?

- Сынок в Виннице таких лет, как ты, остался.

- Егорка тоже?

- Нет. Тарас…

- Хорошо. Представляю, была бы скучища, если бы всех Егорками звали…

- Имен в святцах много, - сказал Иван.

- А что такое святцы?

- Ну… У батюшки…

Иван не закончил фразы. На окраине станицы, у речки, где уже белел редкий туман, раздался звук военной трубы.

«Тра-та-та…»

Тревога!

- Прощай, Егорка, - сказал Иван. - Живы будем - свидимся!

День был сухой. И земля не липла к подошвам. И у заборов вновь зеленела трава, короткая и очень яркая трава. Солнце тоже было ярким, почти весенним. Но земля пахла иначе, чем весною. И тут уж ничего нельзя было поделать.

Через улицу на протянутой веревке сушилось белье. У кого-то на чердаке ворковали голуби. Тощая собака лежала возле церковной паперти и, урча, покусывала на себе шерсть. Церковь была заколочена двумя досками крест-накрест. На одной из них чернела надпись: «брутто 600».

В центре площади, хранившей следы колес и лошадиных копыт, горбатый мужик торговал керосином. Керосин был в цистерне, закрепленной на телеге. Пегий конь уныло шевелил хвостом.

С десяток женщин - кто с ведром, кто с банкой, кто с бутылью - стояли друг за дружкой.

Семен узнал Марию. Она стояла второй от конца очереди, держа в руке бутыль, покрытую плетеным чехлом. Мария тоже увидела Семена. Но не улыбнулась, не кивнула, а посмотрела, словно незрячая… Семен сделал вид, что не знает ее. Но убавил шаг. И пошел тихо-пре-тихо, потому что торопиться теперь просто было ни к чему.

За околицей, где дорога разветвлялась, находился колодец. Возле колодца мутнели лужи. И веревка на барабане была мокрой.

Семен вспомнил, что нужно было простирнуть носовой платок. Но ведра у колодца не было. И вообще стирать возле колодца неприлично.

Тропинка медленно сползала вниз, а потом опять поднималась вверх, огибая три раскидистые акации, поодаль от которых стоял сарай для сена с широкими распахнутыми настежь дверями.

Вначале Семен остановился под акацией. Закурил. Темные, похожие на двоеточие муравьи торопливо ползали, нет, бегали вверх-вниз по стволу дерева. Семен обдал муравьев дымом. И длинная цепочка стала еще подвижнее. «Насекомое, - подумал Семен. - Захочу - и раздавлю». Но давить не стал. Просто пугал их дымом. И все…

А когда самокрутка укоротилась до величины наперстка и уже обжигала губы и пальцы, Семен щелчком бросил ее на дорогу.

И она полетела, оставляя за собой хвост мелких, быстро гаснущих искорок…

Семен пошел к сараю…

Он упал в душистое сено лицом вниз. И лежал так до тех пор, пока не почувствовал, что начинает засыпать. Тогда он сел, протянув длинные ноги, и принялся растирать виски.