Артуро Перес-Реверте - Ева

– Он выкрутил мне руки… Буквально. Я ему сказала: у меня приказ. Я должна идти с вами в Одессу. Он оторвался от морской карты, поднял глаза и посмотрел без всякого выражения, словно думал о чем-то своем, а меня вообще не слышал. И повторил тихо с отсутствующим видом: «Одесса…» Ясно стало, что он в эту минуту далек от меня, как от луны. И вдруг очень крепко взял меня за руку. И сказал спокойно и твердо: «На моем судне распоряжаюсь я. Так что уходите». И не слушая ничего больше, провел меня по палубе до люка. Почти волоком протащил.

– Он только что спас тебе жизнь, – сказал Фалько.

Ева чуть помедлила с ответом:

– Очень может быть.

– А ты этого хотела?

Он смотрел на нее пристально и видел, что она колеблется, прежде чем ответить:

– Сама не знаю, – и обхватила себя руками, словно ей внезапно стало холодно. – Не знаю.

– Ты должна быть ему благодарна.

– Никто его не просил.

Отрывистый и краткий вой сирены с «Маунт-Касл» в последний раз прорезал туманный воздух. Судно развернулось носом к выходу из гавани и двинулось вперед. Несмотря на туман, шло оно без огней.

– Вот он, – сказала Ева. – Наверху. Гляди.

Фалько взглянул туда, куда она показывала. На крыло ходового мостика только что поднялся широкоплечий человек в синей тужурке и фуражке с белым верхом. По рыжей бороде с густой проседью легко было узнать, кто это.

– Бесстрастный, как камень, – пробормотала Ева.

Капитан Кирос на мгновение застыл, повернувшись лицом к городу и к толпе, провожавшей «Маунт-Касл». Потом вроде бы перевел глаза туда, где стояли Ева Неретва и Фалько. Девушка вскинула руку, прощаясь.

– Сумасшедший… – прошептала она восхищенно.

Фалько завороженно созерцал ее невозмутимый профиль, плотно сжатые губы, глаза, неотрывно устремленные к этой коренастой фигуре на мостике. И потеряв дар речи, заметил, как скатилась слеза по щеке Евы, сжавшей поднятую руку в кулак. Капитан вернулся в рубку, а «Маунт-Касл» исчез в тумане.

– Пойдем отсюда, – сказала Ева.

И они молча двинулись прочь от порта и от людей. Пройдя немного, под аркой, ведущей на улицу Марин, Фалько вытащил портсигар и раскурил две сигареты. Молча, глядя друг на друга, постояли в полумраке. В нашей жизни такое уже бывало, подумал Фалько. И у нее, и у меня. Какая, однако, печальная, повторяющаяся и нескончаемая история.

– Что намерена делать теперь? – спросил он наконец.

Спросил главным образом затем, чтобы нарушить молчание. Ева затянулась и медленно выпустила дым из ноздрей и изо рта.

– Попрошу дать мне новое задание.

Она ничего не прибавила больше: оба знали, что в этом и нет необходимости. Ну разумеется, сказал про себя Фалько. Вернется в Москву, или в Валенсию, или куда там еще пошлют ее начальство и собственная вера – холодная, рациональная и несгибаемая. Вооруженные ею люди не станут тратить свои последние минуты, спрашивая Отца, за что Он их оставил. Они – эти сироты под небом, где нет богов, – стиснут зубы, глядя в землю, и, как сделала только что Ева на пирсе, вскинут кулак, прежде чем задергаться в петле палача или упасть под залпом расстрельной команды. Тайные сходки в харчевнях, пропахших дымом и по́том, рабочие, бегущие под пулеметным огнем, замученные, заточенные или убитые товарищи – и все это для того, чтобы звери в голубых, черных или коричневых рубашках знали, что человечность не побеждена, и борьба продолжается, и близок последний и решительный бой. Так видит мир Ева Неретва, и никто не заставит ее взглянуть на него иначе. Никто и никогда. Она будет нести эту идею, как несут старый ободранный чемодан, который тем не менее нельзя выбросить, – до последнего своего часа. До последней карты Смерти.

– Тебе надо вымыться… Привести себя в порядок, обработать синяки и ссадины… На тебя без слез не взглянешь.

Ему почудилась улыбка у нее на губах. Чуть заметная.

– Да и ты выглядишь не лучшим образом.

– Ты же меня чуть не убила ночью.

– А ты – меня.

– Знаешь, ты застала меня врасплох. Проявила свой страх, как это бывает у храбрецов, – была напряжена и спокойна, ожидала удара и готова была нанести ответный.

Ева ничего ему на это не ответила. Оба продолжали курить, словно оттягивая миг расставания.

– Мой отель недалеко, – сказал наконец Фалько.

– И мой тоже.

Последовало недолгое молчание.

– Стало быть, каждый сам по себе.

– Выходит, что так.

С деланым безразличием они бросили окурки и двинулись дальше, вверх по склону. А дойдя до медины , снова остановились напоследок. Далеко за портом и волнорезом горизонт заволакивало туманом, окутывало низкой, грузной свинцовой тучей.