Николай Гончаров - Стрекоза ломает крылья

Орлов тоже встал, подошел к Зацепину и прикурил от его папиросы.

— Ну и как вырисовывается личность Стрекозы?

— Не все еще перелопатил, не свел воедино, однако многое стало понятным. Особенно интересные данные о фирме «Наумана-Брауна», — так бы я назвал этот Берлинский филиал американской разведки. Сведений же о том, как и когда Стрекоза была привлечена к сотрудничеству немцами, в просмотренных мною материалах не оказалось.

— Эти данные ты можешь найти в деле Фишера. Там есть фотокопия личного дела Стрекозы и меморандумы по ее донесениям Фишеру, да и позже, когда она в Штутгарте сотрудничала с ведомством Гелена, — уточнил Орлов.

— Как ты это все раздобыл? — заинтересовался Зацепин.

— Долгая это история, в другой раз расскажу. А об Елене Науменко можно и сейчас.

— Рассказывай, — попросил Зацепин.

Орлов уселся на диван и начал рассказ:

— До войны Елена Науменко жила на станции Борки, где окончила девять классов. После семилетки пыталась поступать в театральное училище в Одессе, но не прошла по конкурсу. Школу оставила, устроилась работать в библиотеке заводского клуба. Училась в вечерней школе, активно участвовала в художественной самодеятельности. Отец ее украинец, а мать — немка, дочь богатого купца Фризена, высланного в тридцатые годы из Одессы. Бабка приехала к дочери и занялась воспитанием внучки. С бабкой и матерью Елена с детства говорила только по-немецки.

— А что она делала, когда их городок оккупировали гитлеровцы?

— В начале войны отца по болезни в Красную Армию не призывали. Он заведовал продовольственным магазином. При гитлеровском режиме продолжал торговать как частное лицо. Скупал в селах продукты и продавал их в городе. Поддерживал тесную связь с бургомистром и с интендантами гитлеровской армии.

— Тебе неизвестно, где он сейчас?

— В сорок третьем году его расстреляли партизаны. Видимо, было за что.

— А мать?

— Амалия Фризен — так она называла себя при оккупантах — и ее дочь Елена, были переводчицами у бургомистра. После расстрела мужа выехали в Германию, но по пути Амалия погибла при бомбежке, а Елена попала в лагерь Альтенбург, где содержались советские женщины и девушки, насильно угнанные немцами на работы в Германию. Только бабушка осталась в Борках охранять семейное добро, нажитое на беде соотечественников. В пятидесятом году старуху схоронили дальние родственники.

— Выходит, у Стрекозы, действительно, не осталось в Советском Союзе никаких родственников?

— Как видишь. Но свидетелей, знающих о ее работе переводчицей в Борках и о ее предательстве в Альтенбургском лагере, нашлось немало, — подчеркнул Орлов.

— А ты не помнишь, как она в лагере попала в поле зрения Фишера?

— По свидетельству польского врача Сигизмунда Пировского, работавшего в лазарете Альтенбургского лагеря, все произошло как будто случайно. Сначала Науменко работала на брикетной фабрике, как все «восточные» женщины, по двенадцать часов в сутки. Кормили плохо. В бараках было сыро и холодно. Почти каждый день кого-нибудь хоронили. На место умерших пригоняли новых девчат с Украины, Белоруссии. Болезнь не обошла и ее. Старшая надзирательница приказала убрать больную в изолятор. А это равносильно смерти: оттуда редко кто возвращался. Но ей повезло. В тот день, по неизвестной причине, в изолятор заглянул заместитель начальника лагеря Теодор Фишер, который в лагере вел контрразведывательную работу. Входя в изолятор, немец запнулся о тело больной девушки, лежавшей на топчане у самой двери, и чуть не упал. Он начал ругаться, возмущался беспорядком в лазарете, но увидев красивое лицо больной, спросил, что с ней и не умирает ли она от тифа? Пировский ответил, что у Науменко фолликулярная ангина и что она скоро поправится. Внимательно посмотрев на девушку, немец приказал врачу непременно вылечить ее и доложить об этом ему лично. Пировский, хорошо зная повадки немцев, по-своему понял интерес оберштурмфюрера к Елене Науменко. На третий день врач явился в кабинет Фишера и доложил, что у Науменко началось осложнение и для ее лечения нужна кровь и глюкоза, чего в лазарете не было.

«Возьмите кровь у любой женщины! — приказал Фишер. — Я освобожу ее от работы на фабрике. Глюкозу и другие лекарства получите на складе».

Пировский подивился: такой щедрости этого молодого хорька с усиками фюрера он не ожидал. Воспользовавшись резолюцией Фишера на заявке врача, он дописал еще несколько наименований дефицитных лекарств и сам поспешил в аптечный склад. Фармацевт тоже удивился щедрости Фишера, но выдал все, что значилось в документе.