Артуро Перес-Реверте: Фалько

Выстрел грохнул у самого его левого бока, так что Фалько, у которого на миг заложило уши, показалось, что он ранен. Но нет, бок даже не обожгло – только резануло ноздри запахом пороховых газов. Тогда он методично, снизу вверх, принялся бить правым кулаком в лицо, целясь в поврежденный нос противника, так что тот взвыл и в конце концов все-таки выпустил рукоять револьвера. Тогда, стиснув его горло, Фалько достал из кармана нож, нажал кнопку и приставил острие под нижнюю челюсть. Выпученные глаза на залитом кровью лице взглянули на него с ужасом – жертва поняла, что произойдет в следующий миг. Фалько с хрустом всадил клинок, дернул им вверх, и в лицо ему ударила струя крови.

Подолом рубахи убитого он вытер лицо, потом лезвие ножа, закрыл его и снова спрятал в карман. Несколько секунд не шевелился, стараясь собрать силы и вернуть мыслям отчетливую ясность, потом встал над распростертым телом, подобрал пистолет, глушитель отвинтил – револьверный выстрел уничтожил все надежды на скрытность – и тоже убрал в карман. Он стоял спиной к освещенным дверям в спальню, где лежала женщина, и намеренно не оборачивался. Успеется. Теперь надо убедиться, что в доме никого больше нет, и потому он спустился в подвал и огляделся. Ему там совсем не понравилось – более того, напомнило комнату в Аликанте, где его допрашивали красные. Впрочем, подумал он, все допросные мира похожи друг на друга. Он бывал в разных – причем оказывался по обе стороны стола, – и всюду обстановка одинакова: стул, на который сажают арестованного, стол, к которому его привязывают, разного рода инструменты дознания, они же орудия пытки. В этом подвале для разнообразия имелись две мощные лампы, поставленные так, чтобы светить прямо в лицо арестованному и слепить. Голливудские гангстерские фильмы подкидывают недурные идеи. На столе стояла пепельница, забитая старыми окурками, а в углу под портретом каудильо и прибитым к стене красно-золотым полотнищем – грязная и вонючая бадья с блевотиной, при виде которой Фалько вспомнил о Еве и содрогнулся.

Поднявшись на первый этаж, он дошел до выхода и за ноги, оставляя на полу кровавый след, втащил в дом лежавший на пороге труп. И оставил его, даже не заглянув в лицо. Потом закрыл дверь. Во рту у него было так сухо, словно десны, язык и нёбо натерли жесткой мочалкой, и потому он отправился на кухню. Найденную там бутылку коньяка отставил в сторону, а вино, стоявшее рядом с голландским маслом в жестянке и несколькими ломтями хлеба, взял. Наполнил большой стакан, разбавил водой из-под крана и жадно, единым духом, выпил. Потом поднялся на второй этаж. Двое убитых лежали в коридоре: один у самой балюстрады, другой в глубине, возле застекленной двери в спальню. На шее у того, в майке, поблескивала золотая цепочка с ладанкой Сердца Иисусова, а литров пять вытекшей крови стояли под ним лужей и подкапывали на первые ступеньки. В полуоткрытых глазах застыло такое изумление, словно перед тем, как умереть, он подумал, что с ним не может такого быть. Однако случилось. Что касается второго, разглядеть выражение его лица было невозможно, потому что лицо это превратилось в кровавую маску. Фалько спросил себя, все ли они насиловали Еву Ренхель. Потом обошел спальни, заглянул в бумажники убитых – оба оказались агентами полиции безопасности, – а удостоверение одного, более или менее схожего с ним внешне, взял себе. Наперед не угадаешь, понадобится или нет, а есть ведь пропускные пункты и пограничный контроль, где все кошки могут быть серыми. Забрал он и деньги. На прикроватном столике лежала пачка сигарет и зажигалка, а потому он присел на кровать, на мятые простыни убитого им человека, и пять минут неторопливо курил. Ни о чем не думая. Потом уронил на пол окурок, растер его подошвой, поднялся и пошел к главной спальне.

Перерезал веревки, которыми была связана Ева Ренхель, укрыл ее одеялом. Она смотрела на него, не произнося ни слова, и лишь еле слышно застонала, когда ткань коснулась тех мест на груди, где ее прижигали сигаретами. Ева была очень бледна, отчего еще заметней становились кровоподтеки на лице и по всему телу. Прикоснувшись к нему, Фалько обнаружил, что оно холодное и чуть влажное, будто подернуто тонкой пленкой ледяной испарины, сочившейся из каждой поры. Под плотным одеялом Ева дрожала так, словно ее только что вынули из холодной ванны. Нижняя губа была рассечена и покрыта толстой кровавой коркой, веки опухли, под глазами лежали лиловые круги. Вся она пропахла мочой и грязью. Короткие белокурые волосы слиплись от холодного пота, отчего она казалась совсем юной и беззащитной.