Ростислав Самбук - Крах черных гномов

— А тебе силы не занимать! — с восхищением произнес Карл.

— Не жалуюсь…

Ветров сразу понравился Кремеру. Открытое лицо, светлые волосы, серые чистые глаза — все в нем импонировало Карлу.

Кремер спросил:

— У тебя есть связь с Центром?

— Есть. Не прямая, но есть.

— Срочно нужна взрывчатка.

— Зачем тебе Центр? — удивился Ветров. — Взрывчатку мне переправят из Словакии партизаны. И верные люди найдутся…

Карл почувствовал, как по лицу расползается счастливая улыбка.

— Не может быть! — выкрикнул радостно. — Ты золотой человек!

— Почему это золотой? — пожал плечами Ветров. — Просто деловой. Работа у нас такая, взрывчатка в любое время может понадобиться. Неужели ты разведал подступы к заводу?

Карл начал рассказывать. Юрий слушал внимательно, изредка переспрашивая. Подытожил несколько самоуверенно:

— Мы подожжем эту вонючую керосинку так, что она несколько дней будет отравлять фрицам воздух.

Кремеру не понравился тон Ветрова.

— Не хвались, идучи на рати, — произнес рассудительно. — Все может случиться…

— Да разве я хвалюсь? — искренне удивился Юрий. — Обычная операция и требует лишь осторожности. Основное сделано, а мы только завершим дело.

Кремер смотрел на него недоверчиво. Что это — хвастовство или действительно глубокая уверенность в своих силах? Но хвастуна вряд ли послали бы сюда…

Позднее Карл понял: это ветровское хвастовство — напускное. Юрий каждую операцию продумывал скрупулезно, прикидывал множество вариантов, ибо знал, с кем имеет дело. Малейший просчет мог обернуться большими потерями.

В группе Ветрова было еще три человека. Двое из них — поляки, третий — украинец. Восточные рабочие у «настоящего» немецкого хозяина…

Группа Ветрова провела уже несколько смелых диверсий…

Карл предложил возвращаться. Сел, чтобы не бросалось в глаза, на заднее сиденье. Сидел, закрыв глаза, и говорил, будто диктовал:

— Передай в Центр: будет ли согласие на привлечение к работе фельдфебеля Штеккера? Возможны сведения о передислокации воинских частей, загруженности железнодорожных узлов и информация военного характера.

— Ясно, — кивнул Ветров.

— Группенфюрер Вайганг предложил мне совместные коммерческие дела. Что скрывается за этим, пока не знаю. Согласился, это — лучший способ завоевать его доверие. Со временам надеюсь узнать, чем занимается на самом деле Шрикель с помощниками. — Немного подумал и закончил: — У меня все…

Чистые пивные кружки сверкали на стойке, за которой клевал носом толстый, с обрюзгшими щеками, человек. Его белоснежная куртка подчеркивала чистоту пивной. Столики накрыты блестящей клеенкой, окна прозрачные, большие разноцветные бутылки над стойкой переливаются всеми цветами радуги. Пахнет свежевымытым полом и пивом.

Эта маленькая пивная на окраине поселка славилась своей чистотой. Именно поэтому она и выдерживала конкуренцию с большой пивной на центральной площади — имела своих постоянных клиентов. Здесь даже дышалось по-особенному, и пиво имело какой-то свой, неповторимый привкус.

Многие посмеивались над этой выдумкой — какой, мол, может быть оригинальный привкус у стандартного эрзац-пива? Но другие — люди солидные — упорно утверждали это, и вечерами у Франца всегда собиралось многолюдное общество.

В пивной сейчас пусто. Вечереет, заканчивается рабочий день. Лишь через час начнут хлопать дверями завсегдатаи, прямо с порога заказывая кружку пива, а пока старому Францу можно и подремать.

В зале всего три посетителя. Один — постоянный клиент, машинист Георг Панкау. Он всегда, каждый свободный день, в это время приходит сюда, занимает место в уголке возле печки и читает газеты. По Георгу Франц может сверять часы: ровно в четыре Панкау встает, кладет своп пфенниги на стойку и идет домой. Ровно в четыре, что бы ни случилось — ливень или метель — и кто бы ни предлагал ему кружку пива либо стопку шнапса.

Два других определенно попали сюда случайно. Молодежь обычно предпочитала пивную в центре — там играла музыка и собиралось большое общество, а что касается частоты, то кому она нужна в военное время?

Старый Франц удивился, когда следом за Панкау в пивной появились эти юнцы. Не вытерли ноги (боже мой, для чего же коврик постелен у дверей!), развалились на стульях.

Одного Франц узнал — сын его постоянного клиента Фридриха Ульмана, второго видел впервые — ходит на протезе, тяжело опираясь на палку; взгляд задиристый, острый.