Богомил РАЙНОВ - РЕКВИЕМ

— Во всяком случае, аптеку я с ним не взламывал.

— Ты скоро начнешь утверждать, что и с морфием ты не имеешь ничего общего...

— Этого я не говорю, — бубнит Апостол и отводит взгляд в сторону. — И потом, морфием ли я травлю себя или чем-то другим, да и вообще травлю я себя, нет ли, кого это касается, скажите на милость! Если я в один прекрасный день пырну себя вот сюда кухон-Ньш ножом, — он делает красноречивый жест по направлению к своему животу, — вы и тогда станете требовать от меня отчета? Где? На том свете?

— Мы не требуем от тебя отчета, а пытаемся тебя спасти.

— Я не прошу, чтобы вы меня спасали, — хмуро изрекает долговязый. — Начну кричать о помощи, тогда и спасайте.

— А когда ты обираешь аптеки, нам что?.. Сидеть сложа руки и любоваться тобой, да?

— Я же вам сказал, никакой аптеки я не обирал.

— А где ты берешь морфий?

— Где... С того дня, как вы меня накрыли с фальшивыми рецептами, я просто погибаю от наркотического голода.... Только вам этого не понять... — страдальчески произносит Апостол.

— Вот отправлю тебя в Курило, тогда ты узнаешь, что такое наркотический голод.

— Для меня вся София Курило... Весь мир... — восклицает долговязый с истерической ноткой в голосе.

— Вот как? А кто в этом виноват? Мы или такие вот, как ты? — спрашивает Драганов, не повышая тона. И прежде чем парень успел ответить, майор кивает появившемуся милиционеру: — Уведи его! Следующий!

Следующий оказывается женского пола. Рослая девушка, хотя и пониже Апостола, и такая же расслабленная, однако причина этой расслабленности в чрезмерной полноте, вызванной застойной жизнью, леностью или просто нарушением обмена веществ. Лицо миловидное, белое, я бы сказал, болезненно-белое, чуть нахмуренное, апатичное и совершенно неподвижное. Словом, не имеющее ничего общего с артистической мимикой Апостола. Одета молодая особа в мини-юбку, не слишком подходящую для ее толстых бедер, отчасти прикрытых, впрочем, длинным летним пальто, которое чуть не касается пола — сообразно капризному весеннему дню. Если не считать белой кожи, все у этой дамы черное или почти черное — одежда, густые взлохмаченные волосы, глаза.

— Лиляна Милева...

Не говоря ни «да» ни «нет», она стоит перед столом в полной неподвижности, словно тут осталось только ее тело, а душа витает неведомо где.

— Садись, Лили, — предлагает майор со свойственной ему манерой сменять официальный тон сугубо дружеским.

Лили садится все с тем же апатичным видом, словно загипнотизированная, кладет ногу на ногу, и распахнувшиеся полы пальто обнажают ее импозантные бедра.

— Как живется? — по-свойски спрашивает Драганов.

— Обыкновенно...

Голос у нес низкий, хрипловатый, как у джазовой певички былых времен.

— Я хочу сказать, с морфием или без морфия?

— Вы же знаете, что я с этим покончила.

— Дай-то Бог, — кивает майор. — А позавчера вечером чем ты занималась?

— Позавчера? — Она слегка поднимает черные брови, но лицо ее остается все таким же безжизненным. — Кажется, была в кино.

— Ага, прекрасно... Что же ты смотрела?

— «Багдадского вора», — не колеблясь, уточняет девушка.

— Этот фильм в течение недели ни в одном кинотеатре не показывали, — в свою очередь уточняет Драга-нов. — Скажи это Апостолу, или Бояну, или тому, кто подучил тебя врать мне.

Она молчит, словно все это ее не касается.

— Ну а потом, после кино, в котором ты не была, чем ты занималась?

— Пошла домой.

— Одна?

— С Бояном... если это имеет такое значение.

— Никакого значения это не имеет... Раз с Бояном... Тем более что вы сговорились...

Майор замолкает на время, как бы раздумывая над тем, продолжать ему этот бесполезный разговор или прервать его. Потом спрашивает:

— И все же, в котором часу вы пришли домой?

— К одиннадцати.

— В твою мансарду?

— А куда же еще?

— И больше не выходили? Лили кивает.

— Странно... — тихо роняет Драганов.

Однако его замечание не производит на девушку никакого эффекта.

— Странно... — повторяет майор. — Потому что люди видели, как вы в полночь выходили из «Ягоды».

— И что же в этом странного? — по-прежнему невозмутимо реагирует Лили. — Просто у меня нет часов. -Она поднимает руку и сдвигает рукав. — Вот, поглядите, нет у меня их. Правда. И вообще я не слежу за часами. Хотя если бы я заранее знала, что вы меня вызовете, я бы взглянула на них, чтобы быть точнее в своих ответах.

— А ампулы?

Лили даже не спрашивает, «какие ампулы», а продолжает сидеть с безучастным видом, откинувшись на спинку стула, скрестив ноги, потупя взор, словно ей захотелось маленько вздремнуть.