Богомил Райнов - Ночные бульвары

— Ладно. Прекрати.

— Боже, Робер, не вскипай опять. Попытайся меня понять. Для меня это давно уже не больше, чем краткая гнусность, и я лгала тебе, когда рассказывала, что заключаю только долгосрочные сделки с богатыми стариками, лгала тебе, потому что это у меня давно в прошлом и у меня уже не та внешность, чтоб меня богатые старики покупали, а я живу, как могу, и если еще не выставила себя на тротуар, то только потому, что много повидала и знаю, что непременно стану добычей сутенёров. Я конченная, Робер, конченная окончательно и до конца, и…

Она снова расплакалась, на этот раз сдавленно, лишь тихо всхлипывая.

— …и я совсем одна — я всегда была одна, еще с тех времен в Эксе — всегда одна и всегда без мужчины при таком количестве мужчин, и всегда ждала, что случится чудо, но чудес не случалось, не происходило никаких чудес, а ты пришел так поздно, когда все уже кончено, чтобы найти одни лохмотья, на которых только имя и осталось…

— Успокойся, — тихо сказал Робер. — Ну же, успокойся. Сначала тебе надо успокоиться. После поговорим. И хватит нам здесь стоять. Пойдем.

— Куда?

— Посмотрим. Главное, пойдем.

— Я не дойду до Марны, Робер. На этих каблуках…

Потом нагнулась, сняла с себя туфли и взяла в руку.

— Хорошо, пойдем.

Они шли больше часа, изможденные и молчаливые, по длинным пустым ночным бульварам, потом по темным аллеям леса Венсен, потом по обочине извивающегося по холму шоссе, и сейчас, поднявшись на высоту, остановились перевести дух.

Светало. Черная синь неба светлела, и сияние города — грязно-красноватое — едва мерцало далеко с той стороны темной линии леса.

— Дай мне в конце концов эту легендарную последнюю сигарету, — сказал Робер, садясь в яму у дороги. Марианна села рядом с ним, открыла сумку и достала немного помятую папиросу.

— Разделим пополам, — предложил Робер.

— Не говори глупостей: это значит выбросить два окурка. Кури и оставь мне немножко.

— Станем курить по очереди, — решил Робер.

— Так будет честнее всего.

Он закурил и жадно вдохнул дым, потом, еще не выдохнув до конца, вдохнул второй раз и подал сигарету Марианне. Марианна сделала одну затяжку и вернула ему.

— Милостыни не прошу, — проворчал Робер. — Будем курить поровну.

— Ты как ребенок, — сказала Марианна. — Совсем как ребенок. Ребенок с сердитым взглядом и морщинами под глазами.

— И в красной шапке. Маленькая Красная Шапочка, как тебе? Только не воображай себе, что ты страшно мудрой стала. Мудрость и ты, это, знаешь, не синонимы.

— Ладно, это ты мудрый.

— Нет, я тебе серьезно говорю. Ты с тех еще пор одни глупости вытворяла, причем с убеждением, что ты страшно практична.

— Например?

— Например, вся эта твоя история с Филиппом. Если, конечно, то, что ты не была в него влюбена, опять не одна из твоих выдумок.

— Я не лгу тебе, Робер.

— С каких пор? Пять минут или один час?

— Ты невозможен. Ты и правда как ребенок, только упрямый и жестокий — которому непременно надо сломать игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри.

— А ты, мудрая и опытная, должна понять, что ты для меня не игрушка и никогда ей не была, и, хоть ты и привыкла, чтобы тебя считали игрушкой, пора тебе уже усвоить, что я, может быть, единственный дурак, который воспринимает тебя как что-то другое, и, возможно, это и правда — самая большая моя глупость, но это так, и пойми это раз и навсегда.

— Я знаю. И потому обманула тебя — не обманула, а скрыла — потому что боялась, что ты погнушаешься и бросишь меня даже сейчас, даже в эту ночь, когда и сам в том же грязном белье и у тебя нет большого выбора.

— Ты спокон веку мне лжешь. Еще с тех пор, когда сказала «нет», потому что жить, мол, не можешь без Филиппа.

— Я не лгала тебе. Я лгала себе самой, потому что правда так думала. Он был забавнее тебя, этот Филипп, и я думала, что рядом с ним мне будет веселее…

— И питаться будешь лучше…

— Бессовестный. Но пусть и так. И питаться буду лучше, и одеваться лучше, и всю жизнь мне будет хорошо как его жене. И только когда мы расстались и ты уже давно уехал, я поняла, что ты был мне дороже.

— Опять начинаешь.

— Я не заставляю тебя верить. Я это поняла и не буду тебе рассказывать, что пережила трагедию и всякое такое, потому что жизнь моя пошла не по тому пути, и что я была достаточно свободна, чтоб прожить трагедии, но я много раз о тебе вспоминала и думала: почему не случится так, чтоб мы встретились когда-нибудь? А когда, в конце концов, мы встретились после стольких лет — боже мой, после стольких многих лет — ты подошел в самый неподходящий момент, потому что я создала одну продолжительную связь, и это была моя последняя надежда выплыть, и после того, как я поняла, что он мошенник, я каждый вечер говорила: хоть бы снова пришел Робер, хоть бы снова показался хоть на час.