Чингиз Абдуллаев - Обретение ада

Теперь Будапешт был не менее враждебным городом, чем Вена. Может, даже более, так как по непонятной логике волна антикоммунизма в бывших социалистических странах принимала характер бури, обрушивающейся на головы бывших партчиновников спецслужб.

Видак посмотрел на часы, и в этот момент перед ним возник связной. Он не знал этого связного и невольно нахмурился. Разведчики не любят, когда приходится общаться с незнакомыми людьми.

— Добрый день, мистер Видак, — сказал связной, — вам привет от вашего дяди из Братиславы.

— Он ничего не просил вас передать? — спросил Видак.

— Вот эту фотографию, — связной передал старую, давно знакомую Видаку фотографию. Тот, взглянув на нее, вернул связному. Теперь все было в порядке.

— У меня сложности, — сказал Видак, — кажется, в Вене моя работа подходит к концу.

— Нет, — убежденно ответил связной, — ничего не изменилось. Вы вернетесь в Вену и будете работать как прежде. Связь через нашего представителя в Австрии.

— Как прежде, — усмехнулся Видак, — уже нельзя работать как прежде.

Мир изменился. После расстрела Чаушеску и падения берлинской стены все наконец поверили, что мир изменился.

—: Это иллюзии, — спокойно парировал связной, — все остается по-старому.

— Только не для меня, — вздохнул Видак.

— Как это понимать?

— Я уже слишком стар.

— Вы решили прекратить с нами сотрудничать?

— Думаю, да.

— Вы серьезно подумали над этим?

— Конечно. Я считаю, что пора заканчивать. Все-таки сорок с лишним лет. И потом, я работал всегда и на свою страну, не забывайте об этом. Прежней Венгрии уже нет. Не знаю, каким образом, но нынешние разведчики пока не смогли узнать о моем существовании. Подозреваю, что ваше ведомство приложило к этому руку. Но в любом случае я устал. И мне больше ничего не нужно. Да и прятаться в собственной стране глупо и как-то обидно. Вы не считаете?

Связной молчал. Он пытался скрыть свое разочарование под маской равнодушия, но у него это плохо получалось. А может, во всем был виноват этот сильный западный ветер?

— Поэтому я и пришел на нашу встречу, — продолжал Видак, — на нашу последнюю встречу. Больше меня не увидите. Прощайте.

Ошеломленный связной даже не успел кивнуть на прощание, когда старик встал и зашагал от скамейки.

Видак уходил не оглядываясь. Кажется, он принял правильное решение. По дороге, когда пошел противный мелкий дождь, он нашел небольшое кафе и, зайдя внутрь, заказал себе любимый мартини. И, лишь несколько согревшись, вышел на улицу, продолжая идти к вокзалу. Он так и не увидел, как возникла эта большая машина позади него. Просто услышал вдруг скрежет тормозов и удивленно оглянулся. Автомобиль отбросил его на несколько метров вперед и затем, словно для пущей верности, еще и переехал безжизненное тело. Когда к погибшему подбежали люди, он уже не дышал. А неизвестную машину так и не нашли.

Вечером этого дня из Будапешта ушло сообщение в Центр: «Видак отказался от дальнейшего сотрудничества. Считаем возможным использовать резервный вариант. Приняты меры к недопущению утечки информации».

На следующий день связной встречался уже с новым агентом, прилетевшим из Австрии и согласным на продолжение сотрудничества с КГБ СССР даже в условиях изменившейся Венгрии.

Он выехал на трассу и включил радио. Передавали последние новости.

Диктор в обычной свободной, несколько экспансивной манере сообщил последние вести из Литвы. В столицу этой советской республики были введены специальные подразделения КГБ и Советской Армии. Противостояние у парламента достигло своего пика, появились первые убитые и раненые. Диктор пообещал подробнее информировать своих радиослушателей через два часа. И он раздраженно отключился.

Шел январь девяносто первого года. На трассе, ведущей к центру Торонто, было довольно свободно, в это дневное время здесь не бывало тех характерных пробок, которые возникали к концу рабочего дня. Он посмотрел в зеркало заднего обзора. Кажется, никого нет. Впрочем, появлению нежелательных преследователей он уже не удивлялся. За столько лет, проведенных в Америке и Канаде, он привык и к их присутствию, и к их отсутствию.

Он прилетел сюда еще в середине семидесятых, когда мир содрогался в тисках «холодной войны», а сама Америка переживала шок после Вьетнама и Уотергейта. Отставка Никсона особенно больно ударила по престижу американцев, сделав их посмешищем всего мира. Неудачная война во Вьетнаме, пятьдесят с лишним тысяч погибших и сотни тысяч раненых и искалеченных парней дорого обошлись Америке. Самым страшным был «вьетнамский синдром», — возникшее после фактического поражения сверхдержавы ощущение пустоты и растерянности у одних и гнева и разочарования у других за унижение, которому подверглась их страна.