Сергей Донской - Умри сегодня и сейчас

Он шлепнул ее по ягодице:

– Не останавливайся. У меня в неволе с этим делом неважно. Клинит. Попробуем еще разок.

Ему хотелось, чтобы Вера хорошенько выложилась и крепко уснула. В принципе, против первой части его плана она не возражала, а о второй не догадывалась.

Повторение – мать учения. Вера оказалась старательной ученицей.

– С-с!.. Ох-х!..

Конвульсивно вздрагивая, она уронила голову на плечо Бондаря. Это становилось довольно однообразным, но он опять встряхнул ее, понуждая двигаться в прежнем темпе.

– Я больше не могу, – простонала она.

– Тоже мне, нашла непосильную работу! – прикрикнул Бондарь, отплевываясь от ее наэлектризовавшихся волос. – Шевелись!

– Давай хоть перевернемся, – попросила Вера. – Ложись на меня.

– Ни к чему эти фокусы. От перемены мест слагаемых ничего не меняется.

Бондарю даже подумать было противно о том, что кто-то будет любоваться энергичными движениями его зада. В самые кульминационные моменты, перебарывая острое желание кончить одновременно с Верой, он сохранял отсутствующее выражение лица, а талию девушки обнимал исключительно поверх одеяла. Это позволяло ему сдерживаться.

– Больше я тебе отлынивать не позволю! – предупредила Вера.

– Не отвлекайся, – пропыхтел Бондарь, по-прежнему не позволяя ей сменить позу.

На этот раз испытание оказалось более трудным, потому что Вера делала все, чтобы не оставить его безучастным. Под занавес оба издали животный хрип, кусая губы друг друга. На какое-либо иное проявление эмоций сил не осталось. Дождавшись, пока Вера раскиснет окончательно, Бондарь переложил ее к стене и натянул одеяло до подбородка:

– Спи.

– Я хотела тебе сказать, что…

– Завтра скажешь, – холодно отрезал Бондарь. – Я устал, как собака.

Промурлыкав что-то неразборчивое, Вера прерывисто вздохнула и сомкнула веки. Некоторое время одеяло на ее груди бурно вздымалось и опадало, но потом помаленьку утихло, а трепет Вериных ресниц прекратился еще раньше.

Нежность пополам со звериной тоской – вот что испытывал Бондарь, лежа с закрытыми глазами. Сегодня он вдоволь насладился страстными стонами девушки, а завтра в его присутствии Веру заставят стонать на иной манер. Сознавать это было невыносимо. Что ж, на этом и строился подлый расчет штурмшарфюрера Вейдеманна. Он использовал Веру в качестве рычага воздействия. Он предполагал, что змея жалости заползет в сердце измученного пленника, и не ошибся. Змея не только поселилась в груди Бондаря, но и покусывала его, пока лишь намекая на ту боль, которую способна причинить.

Жалость. Сочувствие. Влечение. Переживания, недопустимые для сотрудника спецслужбы. Стоит поддаться настроению, и ты уже раб чувств, а не исполнитель долга.

Как же поступить? Стиснуть зубы и смотреть, как Веру будут пытать у Бондаря на глазах? Деланно позевывать, изображая равнодушие? Так ведь не выйдет ведь. После этой ночи – не выйдет.

Осторожно, чтобы не разбудить Веру, Бондарь повернулся к ней. Сейчас, когда ее лицо было расслабленным и умиротворенным, она выглядела немного моложе своих лет… не девочка-колокольчик, но и не прожженная бестия, прошедшая огонь, воду и медные трубы. Неужели она влюблена по-настоящему? Нет, скорей всего, нет. Виной всему их вынужденная изоляция в чужой стране. Им пришлось немало пережить вместе, они стали близкими, насколько это возможно, а результат не заставил себя ждать.

Разумеется, сейчас капитан Бондарь для Веры единственный герой без страха и упрека. В обыкновенной будничной жизни, где будет с кем сравнивать, все переменится. Вера сама придумала себе любовь, чтобы не чувствовать себя слишком одинокой и неприкаянной. Это пройдет.

Бондарь отвернулся от девушки и уставился в призрачно белеющий потолок. Правильнее всего было бы задушить Веру собственными руками, не допустив, чтобы ублюдки из «Лиги» разыгрывали ее как какую-то козырную карту. Передавить сонную артерию спящей девушке легко… но он не может. Где же выход? Может быть, просто сделать то, чего добивается Вейдеманн? Веский довод для этого имелся: Бондарь хотел жить, просто жить. Или хотя бы умереть не самой страшной смертью. Не так уж и много, не правда ли?

Потолок в потемках становился все отчетливее. Вместе с лампой под уродливым абажуром.

Бондарь прищурился. Вейдеманн несомненно хитер, но кое-чего он не предусмотрел. Выход все же имеется. Кто ищет, тот всегда найдет, не так ли, самозванный герр штурмшарфюрер давным-давно разгромленной армии? Вы не подумали о светильнике, подвешенном к крюку? О том, что в комнате имеется тумбочка и стул, который можно поставить на тумбочку, чтобы потом столкнуть его ногой?