Роберт Ладлэм - Предательство Тристана

«Отель де Шателе» представлял собой великолепную резиденцию графа Мориса Леона Филиппа дю Шателе и его жены Марии-Елены, прославившейся своим добрым сердцем. Граф дю Шателе был неслыханно богатым промышленным магнатом и наряду с этим министром в коллаборационистском правительстве Виши. Хотя более всего он был известен своими приемами, которые одни и помогали tout-Paris [2]выдерживать мрачные дни оккупации.

Приглашение на прием в «Отель де Шателе» служило знаком социального статуса и являлось предметом острой зависти, несмотря даже на то, что его приходилось дожидаться по нескольку недель. Особенно теперь, когда продуктов стало не хватать и их выдачу нормировали, когда было немыслимо трудно раздобыть настоящий кофе, или масло, или сыр, когда мясо или свежие овощи можно было достать, только обладая многочисленными обширными связями. Приглашение на коктейль к дю Шателе означало возможность наесться досыта, а то и впрок. Здесь, в этом щедром доме, ничего, даже намеком, не говорило о том, что он находится в полностью обнищавшем городе.

Последнего, очень сильно запоздавшего гостя слуга впустил, когда вечер был в полном разгаре.

Гость был замечательно красивым молодым человеком около тридцати лет, с густыми черными волосами, орлиным носом и большими карими глазами, которые, казалось, сверкали озорством. Высокий, широкоплечий, с подтянутой спортивной фигурой. Отдавая пальто maitre d'hotel – дворецкому, он с улыбкой кивнул и сказал:

– Bonsoir, merci beaucoup. [3]

Прием был в полном разгаре, когда слуга распахнул дверь перед этим запоздавшим гостем.

Даниэль Эйген. Он жил в Париже, время от времени надолго покидая его, уже года два – может быть, чуть больше или чуть меньше – и был постоянным гостем на этих приемах, где все знали его как богатого аргентинца, холостяка и весьма завидного жениха.

– Ах, Даниэль, любовь моя, – пропела хозяйка, Мария-Елена дю Шателе, когда Эйген вошел в переполненный танцзал. Оркестр заиграл новую песню; он решил, что это «Какая высокая луна». Мадам дю Шателе встретила его на середине помещения, проделав свою часть пути с тем выражением бесконечного радушия, которое она обычно берегла для очень богатых или очень могущественных гостей, например, для герцога и герцогини Виндзорских или, скажем, немецкого военного губернатора Парижа. Хозяйка, все еще красивая женщина пятидесяти с чем-то лет, облаченная в черное платье от Баленсиаги, открывавшее ложбинку между все еще довольно свежими грудями, совершенно ясно, была без ума от своего молодого гостя.

Даниэль Эйген расцеловал ее в обе щеки, а она на мгновение привлекла его к себе и негромко, доверительно сказала по-французски:

– Я так рада, что вам это удалось, мой дорогой. Я уже опасалась, что вы не появитесь.

– И пропущу прием в «Отеле де Шателе»? – ответил Эйген. – Не думаете же вы, что я лишился чувств и рассудка? – Он извлек из-за спины коробочку, завернутую в золотую бумагу. – Это для вас, мадам. Последняя унция во всей Франции.

Хозяйка, просияв лицом, взяла коробку, жадно сорвала обертку и вынула кубический хрустальный флакон духов «Герлен». У нее перехватило дыхание.

– Но… Но «Vol de Nuit» нигде не купишь!

– Вы совершенно правы, – с улыбкой ответил Эйген. – Их нельзя купить.

– Даниэль! Вы такой милый, такой заботливый. Откуда вы узнали, что это мои любимые духи?

Он скромно пожал плечами.

– У меня есть своя сеть осведомителей.

Мадам дю Шателе шутливо нахмурилась и погрозила гостю пальчиком.

– И это после того, как вы добыли для нас «Дом Периньон». Нет-нет, вы слишком щедры. Как бы там ни было, я очень счастлива, что вы здесь: красивых молодых людей, таких, как вы, в наши дни найти труднее, чем зубы у курицы, любовь моя. Вам придется проявить снисходительность, если некоторые из дам, находящихся у меня в гостях, будут слишком уж горячо приветствовать вас. Я говорю о тех, кого вы еще не успели покорить. – Она снова понизила голос. – Здесь Ивонна Прентам с Пьером Френе [4]… но она, кажется, приближается сюда, так что будьте готовы. – Графиня говорила о звезде музыкальной комедии. – И Коко Шанель [5]тоже здесь, со своим новым любовником, тем немцем, с которым она живет в «Ритце». Она все время произносит тирады против евреев; право, это становится утомительным.

Подошел слуга с серебряным подносом, и Эйген взял бокал шампанского. Он окинул взглядом огромный танцзал с полом, покрытым старинным паркетом, снятым из древнего и прославленного chateau, со стенами, обшитыми белыми с золотом деревянными панелями, поверх которых, разделенные одинаковыми промежутками, висели гобелены, изготовленные на фабрике самого Гобелена, и потолком, расписанным кистью того самого художника, который немного позже расписал потолки в Версале.