Роберт Ладлэм - Предательство Тристана

С точки зрения человека с пепельно-серыми волосами, балерина была настоящей героиней. Она была тайным врагом Кремля и шпионкой Берлина, как и он сам. Но она смогла перенести многочасовые мучения, не поддающиеся воображению, прежде чем все же призналась. Он спросил себя, обладал ли он такой силой духа, такой храбростью, какие выказала эта женщина, прежде чем ее сломили и она сказала все, как это бывает здесь в конечном счете с каждым.

Брезент, расстеленный на полу, был залит кровью прекрасной женщины, образ которой остался в его памяти и пребудет там вовеки. Скоро тело уберут, а потом придет уборщица со шваброй. Все детали следствия и казни Светланы Барановой будут захоронены в архивах НКВД, после смерти она должна остаться безымянной.

Но он позаботится о том, чтобы не получилось так, будто эта храбрая женщина погибла понапрасну.

Сегодня вечером, когда он возвратится домой и сядет писать донесение в абвер, он изложит там все, что знает об отважном служении этой женщины на благо нацистов. Берлин должен знать правду. И дело было не только в том, что это его работа – сообщать обо всех подобных событиях. Он также чувствовал, что это самое малое, чем он мог почтить память храброй маленькой балерины.

Адмирал Канарис должен был сознаться перед самим собой, он буквально смаковал то, что собирался сказать. Он обращался непосредственно к Рейнхарду Гейдриху, который все время поднимал вопрос о подлинности сведений, полученных из Москвы.

– Наши источники на Лубянке только что дали подтверждение сведениям, полученным косвенным путем: источник, передавший нам так много ценных документов относительно подготавливаемой Сталиным операции «Гроза», был только что казнен.

– Значит, поступлению информации конец! – воскликнул фельдмаршал Вильгельм Кейтель. – Это беда!

Канарис следил за взглядом холодных, словно у ящерицы или черепахи, глаз Гейдриха. Гейдрих был очень жестоким и опасным человеком, но при этом обладал блестящим умом. И потому не хуже Канариса понимал, что это означает. Но Гейдрих ничего не сказал и не мог сказать. Его кампания, целью которой было свалить Канариса и подмять под себя абвер, только что потерпела крах.

– Это прискорбно, – спокойно проронил Канарис. – События получили самое неудачное развитие. А по-настоящему трагично то, что этой женщине пришлось пожертвовать жизнью ради нашего дела. – Ему вовсе не требовалось обстоятельно объяснять то, что все уже поняли: тот факт, что источник информации казнен, доказал подлинность переданных сведений.

Все же для того, чтобы заявление Канариса дошло до сознания каждого, потребовалась долгая молчаливая пауза. А потом Гитлер поднялся с места.

– Молодая женщина заплатила наивысшую цену, чтобы мы могли узнать правду о предательстве Сталина. Давайте почтим ее память. Следует начать вторжение в Россию, которое мы отныне будем называть операцией «Барбаросса». Да, операция начинается, и отступления не будет. Все присутствующие со мной согласны?

Несколько человек покачали головами, но никто не произнес ни слова.

– Можете мне поверить, – продолжал фюрер, – стоит нам только постучать в двери, как этот прогнивший режим рухнет.

– Слушайте, слушайте! – воззвал Кейтель. К нему присоединилось еще несколько голосов.

Лицо фюрера расплылось в широкой улыбке.

– Наша кампания против России будет не войной, а детской игрой в песочнице.

Поражение нацистов было неизбежным. Официально Берлин еще не сдался, но все знали, что это всего лишь вопрос времени, возможно, месяца или двух. Самолет президента Рузвельта приземлился на аэродроме в Крыму через несколько минут после полудня. Среди множества сопровождающих лиц на борту находился молодой человек по имени Стивен Меткалф, помощник президента.

После гибели Альфреда Коркорана «Регистр» был расформирован. Впрочем, Меткалф уже с того момента, когда стало известно, что Светлана Баранова казнена в застенках НКВД, знал, что должен уйти в отставку. Он понимал, что ему удалось свершить важное дело, но цена, которую за это пришлось заплатить, оказалась слишком высокой. Он привел единственную женщину, которую когда-либо любил, на гибельный путь, и успех был достигнут за счет ее жизни.

Меткалф возвратился в Вашингтон удрученным, раздавленным чувством вины человеком. На несколько месяцев он закрылся в апартаментах отеля «Хей-Адамс», много пил, никуда не выходил, ни с кем не встречался. Он считал свою жизнь конченой.